Мой друг потел от страха перепутать этого самого Брежнева с другим серым старцем. Его опытные соратники по хору подсказывали, что генеральный секретарь это тот, кто сильнее всех воняет. Брежнев заметил нерешительность пионера и сделал шаг ему навстречу. Он буквально вырвал цветы из рук мальчика и поцеловал его в щеку. Он был очень стар и находился в целовальном периоде, он целовал всех, кто оказывался поблизости. От этого поцелуя моему другу стало плохо, и он долго болел. Позднее мальчик из хора спился и попусту растратил свою жизнь. Однако я не намереваюсь теперь навесить за это ответственность на генерального секретаря. Мы не должны ставить наши жизненные пути в зависимость от канцлеров и секретарей.
— Не подходите к Меркель слишком близко, — все же предупредил я своих детей. — Для наведения порядка в школе она вам не нужна. И не забудьте мне потом подробно рассказать, как это было! Я хочу непременно об этом написать! — крикнул я им в спину, но дети уже ушли, и никто меня не услышал.
Родословная
Чем взрослее становятся мои дети, тем больше в них интереса к миру и к собственному происхождению. Кто я есть? Где мои корни? Кем были наши предки? Я не готов к подобным вопросам. Мои познания о наших родственных связях невелики, они зиждятся на двух старых потрепанных фотографиях с отцовской стороны и двух старых потрепанных фотографиях с материнской. В каждом комплекте по одному фото с изображением всего семейства и по одному портрету дедушек. Я лишь самую малость знаю о том, что стоит за этими фотографиями.
Одного из дедушек послали из Одессы на Западную Украину для руководства обувной фабрикой в Черновцах, после того как в 1939 году Галицию отделили от Польши и присоединили к нашей родине Советскому Союзу — с согласия народа, разумеется. Мой дедушка был призван перевести уже существующее, хорошо налаженное, но до тех пор еще капиталистическое обувное производство на социалистические рельсы. Нет ничего проще, видимо, думал он поначалу, но эта работа, помимо трудностей, принесла ему и комплексы неполноценности, ведь его сотрудники были лучше одеты, лучше питались и были лучше образованы, чем он. Они владели иностранными языками, и даже обувь, которую они носили, была лучше, что не способствовало авторитету моего дедушки. До того как стать советской, фабрика работала на началах самоуправления, подлаживаясь к рынку и балансируя между спросом и предложением. Однако социалистический директор, то бишь мой дедушка, заботился не о спросе и предложении. Ежемесячно он получал с самого верха четкие указания в форме хозяйственного плана, в котором ясно и четко было прописано, сколько пар детской, женской и мужской обуви и каких размеров следует произвести в Черновцах.
На хозяйственных планах всегда стояла красным цветом подпись «И. Сталин», по крайней мере так утверждал дедушка. Вероятно, «И. Сталину» и в самом деле до всего было дело. Тот факт, что правитель страны разбирается и в вопросах детской обуви, удивляло даже моего деда. Он много над этим раздумывал, и иногда ему казалось, что его фабрика — это основа сталинского плана, краеугольный камень всей советской плановой экономики. Ведь всякий раз, когда фабрика производила недостаточное количество пар обуви, то владельцев лишних ног ссылали из Черновцов в неизвестном направлении. Если же они делали больше обуви, то происходило переселение на Украину из других советских республик. То есть, возможно, численность населения корректировалась в соответствии с планами обувной фабрики.
От дедушки с материнской стороны осталась только одна фотография и письма, которые он писал бабушке с фронта. В этих письмах тоже много о «И. Сталине» и о будущей победе коммунизма во всем мире. Дед погиб в 1943-м. На фотографии он очень красив — длинные зачесанные назад волосы, огонь в глазах. Это фото мне особенно нравится.
— Смотри, Николь, это твой прадедушка, — знакомил я дочку с семейной историей. — Он был героем и погиб в мировой войне.
— В какой войне — во второй или в первой? — спросила дочь как бы между прочим.
Я только покачал головой. Для этих жителей XXI века вся история прошлых столетий, все былые страдания и гибель миллионов, все побоища и расправы — все смешалось в одну кучу. Первая мировая, Вторая мировая, Битва народов под Лейпцигом — какая разница?
— Твой прадедушка, Николь, — сказал я поучительным тоном, — защищал свою родину Россию до последнего вздоха. В борьбе против Наполеона он собственноручно натянул ему на лицо треуголку, Наполеон затем умер от последствий этого поступка. За это дедушка получил золотую медаль от Сталина, которую я храню в ящике моего стола.
— Да ты как всегда прикалываешься, па, — сказала дочь. — Наполеон был намного старше.
Николь права, Наполеон был старше. Наши семейные фотографии не дают заглянуть так далеко в прошлое. Самым старшим членом семьи, с которым я лично смог познакомиться — случилось это как-то летом в Одессе, — была фрау Шварцман, моя прабабушка. Маленькая как десятилетнее дитя, она была слепа и имела за плечами 96 лет жизни. Она потрогала меня за нос, ощупала уши и голову, проверила, все ли круглое и в порядке, и спросила, есть ли у меня уже подружка. Мне только исполнилось тринадцать, и у меня еще не было подружки. В то время женщины меня еще не интересовали, намного больше меня интересовали тогда вопросы истинного смысла жизни. Не могло же быть случайностью, что так много разных людей появились на свет в одном и том же месте одновременно и не знали, что делать друг с другом и с самими собой. Мне казалось, что человек, проживший почти сто лет, должен больше об этом знать. Полный надежд, я хотел услышать от прабабки истину в последней инстанции. Она немного подумала, а потом сказала, что в общем-то я могу делать что хочу, только никогда в жизни не должен есть грибы и говорить о деньгах с людьми в галстуках.
Эти премудрости показались мне тогда абсолютно бессмысленными. Я еле сдержался, чтобы не захихикать. Сегодня, спустя тысячу лет, имея за плечами тонны съеденных грибов и годы бесполезных разговоров с носителями галстуков, я иногда думаю, что, возможно, моя прабабка все же была права. Но уже поздно что-либо менять.
С течением жизни я привык к своему компактному родственному кругу. Две фотографии висят в моем кабинете, две стоят на книжной полке. Вот и вся галерея фамильных портретов. Такой она была, пока на меня не вышел специалист по генеалогии из Израиля.
«Вы не знаете меня, но я вас знаю» — так начинался его мейл. Михаилу 36 лет, он из Омска и ребенком приехал в Израиль, изучал там информатику и успешно работает в сфере ИТ. Но его истинное пристрастие это генеалогия. Он начал работать над своим генеалогическим древом, когда ему было еще двенадцать. Он добился доступа к архивам многих стран, международных организаций и к метрическим книгам в синагогах. «Искать родственников столь же увлекательно, как искать грибы, — писал он. — Чтобы кого-то найти, мне приходилось иногда объездить полмира, а некоторых можно найти прямо у собственного порога».
Вскоре Михаил обнаружил тысячи родственников по всему свету — он нашел их в Америке, Сибири, в Канаде, в Европе и даже на Шри-Ланке. С некоторыми он подружился, иные ничего не хотели знать о новом родственнике. Он ездил в Канаду и в Россию, встречался с какими-то тетями в Нью-Йорке и всюду узнавал новые подробности о своем клане. В принципе его родословное древо уже походило скорее не на дерево, а на целый сад, в котором бок о бок уживались все самые разные цветы, включая розы и кактусы. Он хотел мне рассказать об одном из закутков своего сада — линии Бялик-Каминер.
