– Что за вопрос! Каждый, у кого есть глаза, знает, была я красавицей или нет.
– Да.
– Так говорят те, кто видел мои работы.
– Хорошо. И последнее. Ты была любима?
– Да. Не уверена, правда, что такой вопрос можно задавать, находясь в здравом уме. Мы с Филиппом никогда этого ни от кого не скрывали, ни он, ни я, это было ясно каждому, кто нас видел.
– Так как же тебе не завидовать? – подвел итог Нил Олсон. – Я удивляюсь, что вы сбежали сюда так поздно. Да, на вашу долю выпало немало зла. Справиться с этим было нелегко. Прежде всего тебе. Ведь тебе мстили за все, за что не могли отомстить Филиппу… Должно быть, вы сделали кому-то очень много хорошего, такого, что нельзя забыть, и он вам теперь мстит, потому что самая страшная месть всегда адресована тому, кто был к тебе добрее всех. Но это, в сущности, неважно. Твое нынешнее положение не так уж и плохо. Просто ты этого не понимаешь. Прежде всего, там, у нас, как сказал один музыкант, некому оценить то, что ты делаешь. Ну а здесь такие люди есть. Я, как ты знаешь, посетил выставку в Базеле, она была великолепна. «Déjà vu». А там, у нас, самые лучшие художники никому не нужны.
– Там не умеют делать на вас деньги. А кроме того, люди там согласны от всего отказаться, лишь бы ничего не имели другие. Здесь же талант легко превращается в деньги. Так что ваше положение совсем не так безнадежно, как тебе кажется.
– А я думаю, наши дела идут хуже некуда. Нас там все еще ненавидят. И мы даже не знаем за что. Когда мы вместе, на нас нападает целый рой недоброжелателей, тысячи мелких демонов отравляют нам жизнь. Как это объяснить?
– Ответ прост, и за ним не надо далеко ходить. С этими словами Нил Олсон потянулся за какой-то книгой и прочитал из нее несколько строчек, обратив внимание на то, что автор книги – женщина.
Я поняла, что еще не наступило то время, которое, впрочем, может и вообще не наступить, когда патриархальная среда примет меня как отдельную, ценную саму по себе личность, вне «юрисдикции» моего всемогущего мужа. Хотя и знаменитого мужа среда не потерпит. Однако самая неудобоваримая категория для общества – известная жена знаменитого мужа. Это, знаете ли, действительно слишком! Это нарушение всех конвенций, отклонение от протоптанных троп, разрушение вековых стереотипов и оборонительных укреплений обывательской крепости. С ума можно сойти!
– Подумай немного над тем, что я прочитал. Патриархальное общество, от которого вы бежали (надо признать, что и здесь есть люди, которые недалеко ушли от него), считает, что муж не имеет права поддерживать свою жену, а Филипп и как художник, и как муж всегда поддерживал тебя. Вот если бы он тебя бил, никто бы ему и слова не сказал, но вы оба попрали родовые устои. И все, что происходит вокруг вас, вызвано не завистью или злорадством, нет, и это даже не заговор. Невозможно организовать такой заговор, в котором участвовало бы столько людей. Суть происходящего кроется гораздо глубже, корни древнего как мир патриархального мировоззрения пронизывают все, что нас окружает. Такова цена успеха, и ее придется заплатить.
– И что мне теперь делать?
– А вот это второе важное дело из тех трех, ради которых я тебя сюда и пригласил. Об этом несколько слов скажет тебе моя жена.
Тут в разговор вступила Аурелия:
– В Священном Писании сказано: если пожелаешь кому-то зла, злом тебе и воздастся, а если пожелаешь добра, воздастся добром. Это закон вселенной. А вселенная – это зеркало, зеркало для каждого из нас, она отражает нас и возвращает нам все наши импульсы, мысли, намерения, действия. Ты синхронизируешься с окружающим миром, обмениваешься с ним энергией. Поэтому будь осторожна в желаниях. И четко их формулируй, проси лишь один раз, этого достаточно, и ты получишь что хочешь. Может быть, ты уже что-то пожелала, не имеет значения. Желание сбудется. Независимо от того, каковы будут последствия для тебя и других. Здесь действует тот же принцип, что в сказке про джинна из лампы: Твое желанье – для вселенной приказанье.
Итак, выбери, попроси, поверь и прими желаемое, как говорит книга, дающая советы такого рода…
– Я хочу опять увидеть своего ребенка, Гею, – задумчиво проговорила Ферета.
– Желание вовсе не обязательно произносить вслух, – заметила Аурелия, – а ситуация, которая сложилась вокруг тебя, называется бойкотом; не такая уж это редкая вещь, как ты думаешь. Кроме того, все происходящее с вами подпадает под юридическое определение.
– Какое? – спросила Ферета удивленно.
– Травля подобного рода называется мобингом и преследуется по закону, если ты сумеешь доказать, кто и каким образом нарушает твой покой…
– А теперь перейдем к третьему, может быть самому важному, пункту нашего разговора, – прервал их Нил Олсон, доставая из комода XVII века, в котором он держал почту, небольшую книжечку – путеводитель по «Ночи музеев», которая должна была состояться в мае у них родине. Олсон раскрыл его на странице, отмеченной кожаной закладкой, и протянул Ферете. В путеводителе сообщалось, что наряду с музеями, расположенными в квадрате А, открыть свои двери перед посетителями готова Галерея художника Филиппа Рубора и скульптора Фереты Су.
Ниже указывался адрес квартиры, где некогда жили Ферета и Филипп, квартиры, ограбленной подчистую в ту давнюю «Ночь музеев», остаток которой супруги перед отъездом в Женеву провели в отеле.
– Думаю, не надо спрашивать, захочешь ли ты взглянуть на такое чудо, как ваша с Филиппом галерея, включенная в программу «Ночи музеев», – улыбнулся Нил Олсон.
– Такое путешествие, к сожалению, не для Филиппа. В его состоянии он не перенесет столько впечатлений, – заметила Ферета.
– Лети одна, – сказала Аурелия, – мы взяли тебе билет на самолет туда и обратно. Ты должна это увидеть. – Синьора Аурелия достала из ящичка комода конверт и протянула его Ферете.
7
Это перестает быть красивым и становится правдой
Как и предполагала Ферета, Филипп к ней присоединиться не смог. Когда она сообщила ему, что собирается ехать, он напомнил ей о своей ноге, которая почти отказалась ему служить. Так что сопровождать ее он не сможет.
«Тогда утром, перед отъездом, ты меня трахнешь – мне будет легче расстаться с тобой, если часть тебя останется во мне».
Так они и сделали.
Ферета прикинула, в котором часу приземлится ее самолет. Она не собиралась заходить к Гее. Но если бы и собралась, не смогла бы осуществить задуманное, поскольку не знала, где в последнее время жили Гея и ее отец. В конце концов, после «Ночи музеев» она найдет способ повидаться с дочерью. По телефону она забронировала номер в отеле и укрылась в каком-то полупустом кафетерии. Заказала мокко с молоком и пирожное «ишлер», сняла искусственную родинку-мушку, чтобы кто-нибудь ее случайно не узнал, что, впрочем, казалось маловероятным, надвинула на глаза шляпу и надела темные очки. Потом взяла газеты, отгородилась ими от посетителей и решила еще раз как следует все обдумать.
