ШШИХ.
Хлоп.
Темно и тихо. Но не так, как в черном вакууме из моих снов. Звуки ярмарки сменились белым шумом работающего на минимуме вентилятора. Глаза привыкают к темноте, и я обвожу взглядом комнату, в которую меня занесло.
Я сижу за столом. Учебники, листы в клетку – все навалено кучей. Ноутбук и оранжевый пузырек для лекарств без опознавательных знаков. Над столом висит постер: Альберт Эйнштейн с высунутым языком. На полу торшер, который одновременно выступает в роли сушилки для белья, на него накиданы рубашки и шерстяные свитера. Поворачиваю голову, хочу осмотреть комнату, но мне дается это с трудом, и, к удивлению, после попытки взглянуть через правое плечо приходится сделать передышку. Мышцы слушаются неохотно, зато у зрения – полный карт-бланш, и я взглядом обследую все вокруг, пытаясь как можно быстрее сообразить, куда попала. Рядом со мной кровать, следом шкаф. На полу еще одна гора книг. Полумесяц бросает свет в окно.
Отодвигаю стул, пытаясь встать. Ноги почти не слушаются.
Снова разворачиваюсь, смотрю на стол.
И тогда мой взгляд падает на руки.
Мои руки. Но эти руки – не мои!
Замираю, остолбенев от увиденного. Такое просто невозможно.
Руки в прямом смысле не мои.
На моих коленях лежат две широкие ладони с пальцами-сосисками. На безымянном пальце правой руки – шишка от ручки, в принципе обычное дело. Вот только я левша. Да и нездоровая бледность этих рук вызывает у меня дурноту.
Возникает желание их спрятать, сесть на них, сосчитать до десяти… Потом я их достану и – алле-оп! – они снова станут моими. Но я так не делаю, ведь происходящее еще и очень… захватывает. Пытаюсь пошевелить правым указательным пальцем. Чувствую напряжение в ладони – моей ладони? – словно перекатываю в ней мяч. Наклоняю голову вперед, чтобы получше все рассмотреть. Подношу лицо к темному экрану компьютера и замираю… Меня приветствует невероятное отражение, от которого глаза вылезают из орбит.
Непроизвольно сжимаю кулаки. Лицо, которое я вижу, не мое.
Хотя все мои чувства при мне, а в голове исступленно беснуются собственные бредовые мысли, я точно не тот человек, что смотрит на меня с экрана компьютера. Поднимаю руку к лицу. Прикосновение ощущаю, хотя ни рука, ни лицо мне не принадлежат.
Они принадлежат Грейди.
Медленно, тщательно изучаю физиономию своего хозяина. Тыкаю, жму, давлю на чужую кожу, словно я скульптор и одновременно его рабочий материал. Провожу по краю очков Грейди, потом снимаю их и надеваю снова, поражаясь разнице между четкими линиями и туманными пятнами. Щиплю себя за щеку. Чувствую боль. Провожу языком по начищенным зубам, чувствую их шероховатость. Широко открываю рот, потом закрываю. Моргаю, еще и еще раз, но отражение Грейди не исчезает.
Такого странного сна я еще никогда не видела. От несуразности происходящего глупо хихикаю, но вместо этого слышу незнакомый голос. Наблюдаю по отражению в мониторе, как МОЙ испуг отражается на ЕГО лице. Я заинтригована и напугана, встревожена и восхищена одновременно. Подношу руку к коротко стриженным волосам, таким сальным, что они легко проскальзывают между пальцев – с моими тяжелыми локонами обычно бывает наоборот.
Еще эти мурашки. Любое движение дается непросто. Кожа зудит, мышцы словно трещат. А все поры будто сочатся статическим электричеством. Вспоминаю, как ребенком любила натирать о голову шарик, чтобы волосы вставали дыбом, а черепушка начинала искрить. А еще мне больше не кажется, что я сплю. Чувства все очень даже реальны, словно я на самом деле в комнате Грейди, внутри его самого. Будто я и есть Грейди.
От этой мысли пробирает озноб. Потом я начинаю биться в конвульсиях. Мне становится тесно. Понимаю, что это возвращается настоящий Грейди, и меня всю трясет. Я хочу уйти, похоже, хозяин тела также жаждет от меня избавиться. Но чем больше я хочу вырваться наружу, тем сильнее давит чувство клаустрофобии. Словно моя душа оказалась в китайской ловушке для пальцев, и чем сильнее я тащу, тем крепче она держится.
