Она так лихо рулила, что постоянно ловила на себе восхищенные взгляды водителей-мужчин. Будь на ее месте мужчина, взгляды стали бы злыми, а ей вслед летели бы проклятия. А женщина за рулем – что с нее возьмешь? «Сумасшедшая какая-то, несется как на пожар! Но водит классно!» – так, должно быть, думали более осторожные автомобилисты.
Привязанный живот стеснял движения, но что поделаешь, в одном деле помеха, а в другом помощь. Сомнения стали закрадываться в душу Светланы Жильцовой, когда она уже подъезжала к Спасо-Андроникову монастырю.
«А вдруг места на стоянке не окажется? – подумала она. – А ведь я рассчитала время по секундам».
Свободное место нашлось. Но Светлану ожидал еще один сюрприз: возле ограды расположилась съемочная группа – оператор с телекамерой, вышка, автобус, выехавший на тротуар, и человек десять-двенадцать обслуги. Снимали какой-то клип явно православно-христианского содержания. Начали, наверное, недавно, толпа только собиралась. Съемочную группу окружало человек сорок, и ассистент режиссера тщетно пытался призвать зевак к порядку, чтобы не лезли в кадр.
Светлана, стараясь не привлекать к себе внимания, хотя с ее животом это было непросто, выбралась из машины. Ею заинтересовались, но всего лишь на пару секунд: у ограды монастыря появился певец с огромным золотым крестом на волосатой груди и принялся беззвучно разевать рот, а из динамиков грянула оглушительная песня – что-то про купола, кресты и бессмертную святую Россию, в припеве незаметно превратившуюся в матушку-Русь, будто это две разных страны.
«С одной стороны, хорошо, – подумала Светлана, – толпа, в ней нетрудно затеряться. Но с другой стороны, неровен час.., еще попадешь в кадр».
Что-что, а это не входило в ее планы. Запахнув плащ, так, чтобы максимально скрыть фальшивый живот, набросив капюшон, Светлана двинулась к арке.
Ее руки были в тонких кожаных перчатках серого цвета, в тон плащу. На ногах – туфли без каблука на мягкой подошве. Она двигалась неторопливо, искусно имитируя походку женщины на сносях: ставила ногу на всю ступню, и казалось, каждый шаг дается ей с трудом.
Уже почти у самого подъезда Светлана взглянула на часы: без десяти семь. Значит, минут через десять появится тот, кто ей нужен, тот, за кого ей платили деньги.
«Пять, два, три», – вспомнила она, нажимая три кнопки кодового замка.
Послышалось жужжание. Дверь разблокировалась, Светлана потянула ее на себя, оглянулась. Никто не видел, как она вошла в подъезд. Жильцова поднялась по лестнице и остановилась у окна, на площадке между третьим и четвертым этажом.
Отсюда отлично просматривался весь двор, была видна арка на противоположной стороне и козырек над подъездом, засыпанный битым стеклом, пробками от бутылок, обвалившейся штукатуркой. На подоконнике стояла жестяная банка с водой, в которой плавали окурки. Подоконник широкий, на таком было удобно сидеть, свесив ноги, и курить.
Но ни сидеть, ни, тем более, курить, Светлана не собиралась. Она еще раз взглянула на часы: время пошло для нее быстрее. До предполагаемого приезда жертвы оставалось семь минут. Она прислушалась к звукам, наполнявшим подъезд. Голоса, детский плач, смех, обрывки музыки – все это сливалось в какое-то монотонное гудение, в котором время от времени прорывалось что-то внятное – то аккорд гитары, то окрик, то несколько слов из песни, то ругательства.
По лестнице, конечно, мог кто-нибудь пройти, но Светлану это не беспокоило. Ну, стоит себе беременная женщина, может, ждет кого… Показывать свое лицо и с кем-то общаться она не собиралась. Мужчины к беременной приставать не станут, а женщины – тем более.
Каждая ведь понимает, что если у женщины живот такого размера, то лучше ее не трогать.
Вот так она и стояла, прислушиваясь.
А в квартире на той же площадке, где жил В. П. Кленов, человек, которого поджидала Светлана, ссорились муж и жена. Дело еще не дошло, правда, до рукоприкладства, от устного выяснения отношений супруги пока не перешли к действиям. Но словесный поединок был в разгаре и изобиловал непарламентскими выражениями.
Жила в этой квартире странная пара, в общем-то, на взгляд соседей, вполне интеллигентная. Оба пенсионеры, оба ученые, он доктор наук, а она кандидат.
Но площадь квартиры уже несколько лет была разделена между супругами и ступать на чужую территорию было категорически запрещено, за этим следили ревностно. Ссоры в семье Баратынских, как правило, происходили на нейтральной полосе – на кухне, в коридоре или па балконе. Сейчас дверь в комнату мужа, где телевизор включен на всю громкость, была настежь открыта. Так же настежь была распахнута дверь в комнату жены – Софьи Сигизмундовны. Пока еще каждый чувствовал себя в безопасности, укрываясь на своей территории и оттуда источая яд.
– Да ты же полная дура! Полная! Ты дерьмо на палке!
– А ты козел!
– Я козел?
– Ты, а кто же! Или ты уже оглох на старости?
– Это ты дряхлая старуха! Посмотри на свою шею.
– Да я из-за тебя такая. Это ты меня довел, гнусный кобель!
– А ты сучка грязная!
– А ты кобель! Кобель! Всю жизнь ни одной юбки не пропускал, даже уборщиц в институте трахал.
– Все лучше, чем тебя. Была бы ты нормальной женщиной, тебя бы трахал.
– Это я, по-твоему, ненормальная? Да я и теперь могу замуж выйти.
– Так выйди, – расхохотался мужчина, почесывая волосатую грудь. Он был в спортивных штанах, в майке и в комнатных тапках на босу ногу. В правой руке держал литровую чашку с чаем, в которой плавала половинка лимона.
– Да если бы я захотела, я бы тут же нашла себе партию!
– Да я бы свечку поставил за этого дурака! Кстати, надо говорить – пару, а не – партию.
Уже несколько лет Павел Павлович и Софья Сигизмундовна не обращались друг к другу по имени. Самым распространенным обращением являлось короткое «ты», и в это слово-лилипут вкладывался максимум презрения.
Иногда мужчина и женщина удивлялись, как это две буквы, два звука могут столько вместить в себя – такую гамму чувств, столько гнева, злобы и ненависти.
– Да ты же маразматичка, – отхлебывая чай, бросил в открытую дверь мужчина и на этот раз поскреб не грудь, а голень, задрав штанину выше колена.
Он сделал это демонстративно, повернувшись к открытой двери. Реакция была такой, словно бы он показал своей жене немытую задницу. Софья Сигизмундовна сидела в своей комнате, но казалось, стены для нее не преграда, и она видит сквозь толстую кирпичную кладку. За долгие годы совместной жизни и муж, и жена так хорошо изучили друг друга, что даже находясь в разных комнатах, прекрасно представляли, что и кто в данную минуту, в данную секунду делает.
– Что, обезьяна, спустил штаны и чешешь волосатую задницу?
