– Как ты меня нашел? – спросил с улыбкой Узбек.
– Трудно не заметить фигуру государя, – ответил вазир, – особенно, если он такого роста, как вы.
Узбек довольно улыбнулся. Он питал слабость к комплиментам, даже слыша их многократно, он не переставал получать от них удовольствие.
– Ты оправил еще письма к мамлюкам моего отца? – спросил Узбек.
– Да, атабек, но все сроки вышли, а они продолжают отмалчиваться.
– А ведь они клялись моему отцу перед его смертью, что будут защищать его детей, – с горечью произнес Узбек. – Верно сказал поэт. «Обещания сияют, как мираж в пустыне безлюдной. И так изо дня в день и из месяца в месяц.»
– Увы, мой господин, от бывших рабов и разбойников трудно ожидать порядочности.
– Почему ты называешь их разбойниками?
– Потому что они таковы по своей природе и в этом качестве были необходимы вашему отцу, Но они были его рабами. То есть разбойниками они и остались, но они не ваши рабы, их господин умер, – довольно резко сказал вазир.
Атабек удивленно взглянул на него.
– Мне неприятно это слышать.
– Это правда.
– Что сейчас происходит? – после недолгого молчания спросил атабек.
– Где?
– Вообще, везде?
Хорезмшах шаг за шагом захватывает вашу страну.
– Сегодня ты не щадишь меня, Рабиб, – укоризненно сказал атабек.
Вазир опустил голову. Узбек долго молчал, глядя на равнину, затем с грустью произнес:
– Земля принадлежит Аллаху: Он дает ее в наследство кому пожелает из своих рабов, и отнимает, когда пожелает. – Затем добавил: «Если Аллах пожелает чего-нибудь, то он подготавливает и причины».[60]
– Философский взгляд на жизнь самый правильный, – заметил вазир. – Твои слова, повелитель, внушают уважение.
– Поэтому, – оборотясь, весело сказал Узбек, – давай-ка, проведем с пользой остаток дня. Пришли-ка ты мне танцовщицу и музыкантов, и сам приходи, повеселимся, вина выпьем.
– Атабек позволит мне завершить начатые утром дела? – спросил вазир.
– Конечно, позволит, – согласился Узбек, – дело на безделье не меняют. Иди, занимайся, приходи, когда освободишься.
Вазир поклонился и ушел. Атабек задумчиво смотрел, как он спускается по крутой лестнице со стертыми за многие годы ступенями. Произнес вполголоса: «Как лют разбойник мой. Я – словно крепость, он метнул в нее огонь, и мой напрасен стон[61]. Затем неторопливо прошелся по стене. У угловой бойницы стояли двое дозорных, которые распростерлись ниц при его появлении. Узбек вернулся в свою комнату. Через некоторое время появились танцовщицы. Их было трое, одна держала в руках бубен, другая чанг[62], третья танбур[63]. Но Узбек уже не хотел веселья, печаль овладела им. Вошел слуга, держа в руках огромный поднос с вином и снедью.
– Какой танец нам исполнить? – спросила девушка, держащая в руках бубен.
Она была светловолоса и белокожа.
– Ты славянка? – спросил Узбек.
– Да, господин.
– Не надо танцев, поиграйте мне немного, только в бубен не стучи – у меня болит голова, поставь его. Ты петь можешь?
– Да, господин, я хорошо пою. Еще Я могу поиграть на чанге, господин.
– Хорошо, поиграй.
Девушка поставила бубен, взяла чанг и кивнула товаркам, и тронула струны, зазвучала музыка, девушка негромко запела.
Узбек прислушался к словам, Но язык был ему незнаком. Он сел на ковер, подоткнув подушки под бок. Чувствовал атабек себя скверно, отступившая после выпитого арака головная боль вновь вернулась. Он чувствовал необъяснимую тревогу, если только в его положении можно было употреблять слово «необъяснимую». Все было предельно ясно. Атабек поманил пальцем славянку, девушка замолчала, подошла к нему. Она была юна и красива. Он еще вчера обратил на нее внимание, хотел взять ее к себе на ложе, но выпил слишком много и потерял интерес. Словом все было так, как описывал поэт.
И промежутки царь все делает корочеМеж кубками. И вот проходит четверть ночиКогда же должен был почтителен и тихК невесте царственной проследовать женихЕго лежащего без памяти и речиК ней понесли рабы, подняв себе на плечи.[64]
– О чем ты поешь? – спросил он.
– О моей родине, – ответила рабыня.
– Твоя родина так же красива, как эта песня?
– Нет, она намного лучше.
Две оставшиеся девушки продолжали играть. Атабек отпустил их движением руки. Оставшись наедине с девушкой, приказал:
– Налей мне вина.
Рабыня послушно наполнила чашу.
– Господин желает, чтобы я попробовала? – спросила она.
– Для чего? – удивился Узбек.
– Чтобы убедиться, что оно не отравлено, – пояснила девушка.
Атабек засмеялся, это даже не пришло ему в голову, вряд ли сейчас кто-то захочет его устранить, он уже никому не мешает.
– Ну, попробуй, – сказал он, – мне даже приятней будет пить после тебя из этой чаши.
Рабыня подняла чашу и сделала несколько маленьких глотков. Атабек принял у нее из рук чашу и медленно осушил, а затем привлек к себе девушку.
С прекрасных уст печать уста царя сломалиЧтоб не ладони сласть, а губы принималиПоцеловав уста, он вымолвил: «Вот мед!Вот поцелуев край, куда наш путь ведет».
Произнеся про себя эти строки Низами, атабек вопреки сказанному, девушку отпустил. Желание обладать ею оказалось умозрительным.
– Как тебя зовут? – спросил Узбек.
– Лада.
– Что бы тебе хотелось больше всего на свете? – неожиданно для самого себя спросил Узбек, – говори, я выполню твою просьбу.
– О чем может мечтать рабыня, – тихо ответила девушка, – о свободе и родном доме.
– Хорошо, – сказал Узбек, – ты получишь и то, и другое.
Девушка упала ему в ноги и обхватила колени.
– Налей лучше мне вина, – приказал атабек.
Рабыня наполнила чашу и поднесла ему с поклоном.
Атабек осушил и эту чашку.
