Книга Долг, оплаченный страстью - Дженнифер Хейворд

Браслет снова упал на плиточный пол ванной. Энжи подняла его и предприняла еще одну попытку застегнуть замок на запястье. Вчера она поздно вернулась из студии, где, потеряв ход времени, дорисовывала последние детали украшений в коллекцию Алессандро Фаджини. До недели моды оставались считанные дни. А сегодня приедут на ужин родители Лоренцо. Как всегда, все одно к одному.

Снова неудача, и браслет клацнул об пол. Энжи состроила гримасу. Она так переживает из-за встречи с Октавией или замок и впрямь неудобный? Видимо, и то, и другое.

– Помочь? – вышел из гардеробной Лоренцо, закатывая рукава белой рубашки.

– Да. – Энжи передала мужу браслет. – Пожалуйста.

Через две секунды браслет прочно сидел у нее на запястье. Лоренцо посмотрел жене в глаза:

– Если ты волнуешься по поводу встречи с родителями, то зря. Все желают нам счастья, в том числе моя семья.

– Я не волнуюсь. Просто не успеваю.

– Успеваешь. Они еще даже не в городе.

Обвив талию жены руками, он привлек Энжи к себе. Такой красивый и сексуальный в этих черных брюках и белой рубашке. Сердце ускорило ритм, волны тепла побежали по телу. Взгляд Лоренцо был полон страсти. Взгляд, означающий, что время их притирки подходит к концу.

Лоренцо запустил пальцы в волосы Энжи, обхватил ее голову и поцеловал в губы. Это был долгий, но почти невинный, такой скромный поцелуй. Но его было достаточно, чтобы Энжи лишилась дыхания, а воздух между ними наэлектризовался. Она прижалась ладонями к его груди, сжала ткань рубашки. Ноги снова подкашивались.

– Лоренцо, – прошептала она, – ты испортишь мне прическу.

– М-м-м… – протянул вместо ответа Лоренцо, продолжая целовать жену в щеку, в подбородок и ниже, к шее. Он видел, как венка на ее шее пульсирует в бешеном ритме. И провел по ней языком. Затем крепко обхватил ладонями бедра Энжи и притянул их к себе.

Он весь был как камень, как статуя древнегреческого атлета. Самый красивый мужчина на земле. Таким Лоренцо был для Энжи и таким навсегда останется. Он снова целовал ее губы. Каждое движение его губ сопровождалось прикосновением его влажного языка к ее губам.

Но вот раздался звонок в дверь. Очнувшись от чувственного забытья, Энжи высвободилась из объятий Лоренцо. Он смотрел на нее довольным взглядом и поправлял рубашку:

– Вот теперь ты похожа на настоящую жену.

Оставив без ответа эту реплику, Энжи повернулась к зеркалу, поправила прическу и принялась заново красить губы. Ей пришлось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы восстановить дыхание.

Не убирая ладонь с талии жены, Лоренцо вел ее к входной двери, где Констанца уже встречала его родителей. Он пожал руку отцу, поцеловал в щеку мать, а затем нежно подтолкнул вперед Энжи. Она поздоровалась сначала с тем, кто менее опасен. С отцом Лоренцо – Сальваторе.

Несмотря на репутацию жесткого бизнесмена, в общении Сальваторе Риччи был куда легче, чем его супруга.

– Buona sera, cara![1] – приветствовал он невестку.

– Buona sera, signore! – улыбнулась Энжи в ответ.

Мама Лоренцо, как всегда, выглядела идеально – в тонкой итальянской накидке выше колен и сапожках на невысоких каблуках. С иссиня-черными волосами и глазами в точности как у сына. Даже в таком возрасте она оставалась потрясающе красивой женщиной.

– Buona sera, синьора Октавия.

– Buona sera, Анжелина. – Октавия поцеловала Энжи в обе щеки. – Рада, что мы снова увиделись.

– А мы рады, что вы смогли выбраться.

Провожая родителей Лоренцо в гостиную, Энжи спешно вспоминала все правила этикета, о которых слышала. Будучи подростком, она презирала правильные манеры, считая их надуманными и неискренними. Но сейчас, в этот конкретный момент, она жалела, что не уделила должного времени их изучению.

Перед ужином Констанца подала коктейли. Казалось, все пребывали в прекрасном настроении. Лоренцо не убирал ладонь со спины Энжи, словно защищая ее от возможных неловких ситуаций. Это не осталось без внимания Октавии. Проницательная женщина переводила взгляд с сына на его жену и обратно, словно оценивая, что на самом деле происходит между ними.

Энжи убеждала себя, что она уже не та двадцатидвухлетняя девочка, которая до смерти боится своей свекрови. Теперь она успешная бизнес-леди, ничем не ниже по статусу самой Октавии Риччи. И все же она волновалась, садясь рядом с мужем за накрытый Констанцей стол на террасе. Родители Лоренцо сели напротив.

Вино текло по бокалам так же свободно, как и беседа. К тому времени, когда тарелки из-под салатов опустели, Энжи наконец расслабилась.

Октавия посмотрела на невестку:

– Лоренцо сказал, ты работаешь с Алессандро Фаджини над его коллекцией. Это впечатляет.

– Я делаю украшения к его нарядам, – кивнув, пояснила Энжи. – Алессандро – настоящая звезда, и для меня это большая честь. Придете на показ?

Октавия задумалась:

– У нас каждый вечер расписан. То с теми ужин, то с другими. – Она посмотрела на мужа: – Но мы ведь можем перенести встречу?

– Без проблем, – ответил Сальваторе.

– Отлично, – улыбнулась Октавия своей королевской улыбкой. – Тогда мы придем. Твоя мама там будет?

У Оливии кольнуло в сердце.

– Боюсь, что нет. Моя мама не в городе.

– Очень жаль. Где она, если не секрет?

– Отдыхает на юге Франции, – соврала Энжи.

Такую легенду они придумали вместе с Эбигейл на случай вопросов.

– На юге Франции сейчас жарковато, – заметила со знанием дела Октавия. – Я летом стремлюсь туда, где попрохладней.

– У нас там дом. Мама обожает летние цветы.

– Тогда понятно.

– В следующий раз, когда Лоренцо полетит в Италию, прилетай вместе с ним, – вставил свое слово Сальваторе. – Иначе восстановление семьи будет неполным.

– С удовольствием, – снова соврала Энжи. В большой, дружной, интеллигентной семье Лоренцо она чувствовала себя белой вороной. – Но уже после Нового года. Сейчас начнется подготовка к рождественскому сезону. Осень и начало зимы – горячий период для дизайнеров.

– Понимаю, – сказала Октавия. – Сын рассказал мне, в каком ритме ты работаешь. Это может быть вредно для беременности.

Энжи напряглась. Бросила скорый взгляд на мужа. Снова посмотрела на свекровь.

– Мы с Лоренцо не торопим события. Сейчас я вся погружена в работу. Женщине полезно чем-то себя занимать кроме быта.