Самый настоящий ужастик вроде «Ночи живых мертвецов», только в действительности, потому что справа, в дверном проеме стоял и пристально смотрел на меня человек, который давно должен был умереть.
Сержант Доукс.
Этот тип никогда не питал ко мне нежных чувств. Он единственный из всех догадывался, кем я на самом деле являюсь. Я всегда чувствовал, что он видит меня насквозь, потому что и сам такой же хладнокровный убийца. Он безуспешно пытался доказать, что это я во всем виноват, и его попытки, пусть и неудавшиеся, сочувствия к нему не вызывали.
В последний раз, когда я видел Доукса, медики грузили его в машину «скорой». Он потерял сознание от болевого шока, после того как некий очень даровитый хирург-любитель решил его усовершенствовать и лишил языка, ступней и кистей рук, заподозрив, будто бедняга несправедливо с ним поступил. Не стану отпираться — я ответствен за то, что подогрел интерес этого доктора-самоучки к Доуксу. Но я хотя бы оказал последнему любезность, пытаясь убедить его, что хорошо бы сначала заиметь план, а потом уж кидаться ловить эту фриковатую жертву вредной привычки. И даже практически спас его, подставляя свою жизнь и конечности. У меня не совсем получилось оказать первую помощь, на которую Доукс, очевидно, рассчитывал, но я пытался и, честное слово, в том, что его увезли скорее мертвым, чем живым, нет моей вины.
Поэтому я решил, что достоин маленькой признательности за опасность, которой подвергался по его милости. Нет, я не претендую на цветы, медаль и даже на коробку шоколадных конфет — меня бы устроило простое дружеское похлопывание по спине и скупое: «Спасибо, старик». Впрочем, ему с отрезанным языком пришлось бы поднатужиться, чтобы я разобрал эти слова, а похлопывание по спине одной из его новых железных рук, наверное, болезненно, но он мог бы честно попытаться. Неужели это нечто сверхъестественное?
Наверное. Доукс смотрел на меня так, словно был самой голодной собакой, а я последним бифштексом на свете. Раньше его взгляд в мою сторону мог сбить с ног целое стадо мамонтов, если б они еще оставались на земле. Но это были только цветочки по сравнению с тем, как он смотрел на меня теперь. И я догадываюсь, что заставило Темного Пассажира снова напомнить о себе — запах знакомого хищника. Я ощутил, как у Доукса будто бы расправляются крылья, возвращая его к бурной жизни и порождая агрессию, засверкавшую в его глазах. И в этих темных глазах я увидел чудовище, которое ощетинилось и плюнуло мне в лицо. Мы долго стояли, и внешне все выглядело так, словно мы просто смотрим друг на друга, но Две хищные тени рвались наружу, чтобы сцепиться в смертельной схватке.
Кто-то что-то говорил, однако для нас с Доуксом мир перестал существовать. Только мы двое да тени, которые стремились вступить в противоборство. Мы не слышали ни единого слова, только раздражающий фоновый гул.
Наконец голос Деборы рассек туман.
— Сержант Доукс, — требовательно сказала она. Доукс повернулся к ней, и чары рассеялись. Я почувствовал себя на коне — о, дольче вита! — благодаря моему Пассажиру, а еще тому, что Доукс отвернулся первым и, значит, поле боя осталось за мной. Прикинувшись обоями, я отступил в сторону и наслаждался остаточными конвульсиями неудавшейся атаки своего некогда могучего заклятого врага.
Сержант Доукс был чемпионом нашего отдела по отжиманиям, но очень сомнительно, что он сможет подтвердить свое звание в ближайшем будущем. Он выглядел изможденным и обессиленным, и только глаза его горели мрачным огнем. Доукс стоял на своих протезах, выпрямившись во весь рост, его руки свисали по швам, а из рукавов торчали серебристые штуки, похожие на сильно усовершенствованные тиски.
В зале стало так тихо, что я слышал дыхание присутствующих. Все просто таращились на то, что когда-то было Доуксом, а он смотрел на Дебору, которая облизывала губы, соображая, что обычно говорят в таких случаях. Наконец она разродилась:
— Садитесь, Доукс. М-м… Я введу вас в курс дела.
Доукс какое-то время смотрел на нее, потом развернулся, бросил взгляд на меня и вышел из зала. Его шаги гулко отдавались в коридоре, пока не стихли совсем.
Обычно полицейские не любят демонстрировать свои эмоции, поэтому прошло еще несколько секунд, прежде чем кто-то решился вздохнуть. Тишину нарушила, конечно, Дебора.
— Ну хорошо, — сказала она, и все неожиданно снова стали прокашливаться и ерзать в креслах. — Ну хорошо, — еще раз произнесла Деб. — Ясно, что на месте преступления мы голов не найдем.
— Головы не всплывают, — скорбно повторила Камилла Фидж, и мы вновь вернулись к тому, на чем остановились, когда нас прервало короткое появление сержанта Доукса.
Они завели старую песню еще на десять минут, без устали искореняя преступность путем выяснения, кто же будет заниматься бумажной работой, Однако нас в очередной раз беспардонно прервала все та же открывающаяся дверь рядом со мной.
— Прошу прощения за вторжение, — произнес капитан Мэттьюз. — У меня тут есть, э-э, хорошая новость в общем-то. — Он окинул зал хмурым взглядом. Даже я мог бы сказать ему, что с таким видом хороших новостей не сообщают. — Как вам сказать, э-э, хм… К нам вернулся сержант Доукс, и он — вы должны понять — сильно, э-э, пострадал. Ему до пенсии осталась пара лет, а его адвокаты, э-э… Мы решили, что, принимая во внимание все обстоятельства… — Он умолк и снова оглядел зал. — Вам что, кто-то уже рассказал?
— Сержант Доукс только что был здесь, — сказала Дебора.
— А-а, — протянул Мэттьюз. — Ну тогда… — Капитан пожал плечами. — Ладно. Тогда ладно. Тогда продолжайте свое собрание. Есть уже что-нибудь?
— Пока ничего существенного, капитан, — ответила Дебора.
— Ну, я уверен: вы все доведете до ума. И пообщаетесь с прессой, когда придет время, конечно.
— Конечно, сэр, — пообещала она.
— Ну ладно тогда, — повторил Мэттьюз и, еще раз оглядев собравшихся, вышел.
— Головы не всплывают, — сказал кто-то, и по залу прокатился громкий смех.
— Господи! — воскликнула Дебора. — Можно отнестись к этому серьезно? У нас два трупа.
И это не предел, подумал я, а Темный Пассажир вздрогнул, как будто пытался удержать себя в руках, чтобы не поддаться панике, но больше не шевелился, так что я о нем и не вспоминал.
Глава 9
Я не вижу снов. То есть, наверное, в какой-то момент сна некие беспорядочные образы и фрагменты событий возникают в моем сознании. Существует мнение, что это происходит со всеми. Но я своих снов не помню, даже если они и снятся мне. Говорят, такого не бывает ни с кем, из чего я делаю заключение, что снов не вижу.
Поэтому, проснувшись той ночью в объятиях Риты и выкрикивая что-то неразборчивое, я испытал некий шок; из бархатной тьмы доносилось только эхо моего сдавленного голоса, а к моему лбу тянулась холодная рука Риты и звучал ее шепот:
— Хорошо, любимый, я не уйду.
— Спасибо тебе, — проговорил я еле слышно. И, откашлявшись, сел.
