Книга Архитектор - Анна Ефименко

Есть противостояние между деревом и камнем. Дома крестьян сплошь бедные и жалкие. Пожар сжирает их заживо. Лишь две твердыни могут выстоять супротив огня: Замок и Собор; жилище рыцаря и дом Бога. Замок расположен в стороне, рыцари хотят держаться подальше от обычного люда. К тому же им нужен простор для охоты, замки строятся вне городских стен. В Городе же престиж являет собой главным образом духовенство: и высота Собора выступает оппозиционно «низкой» бедности. Высота видна издали. «Высокий» равносилен «красивому» и «хорошему».

* * *

Полуденное солнце пламенило расчищенную под строительство площадь. Полдень в истории. Я притащил длинную палку – гномон. Острые, изогнутые, словно рисованные человечки в беге, маленькие демоны, лучи белого солнца пекли неприкрытую голову. Произнеся молитву святому Фоме, покровителю каменщиков и архитекторов, торжественно воткнул гномон в землю, обозначив тем самым центр важнейшего, западного фасада будущего храма. Он, подобно своему строителю, начинался на земле, а подлинную славу и мощь обретал на большой высоте, в небе. Недостижимое небо, любой ценой отчаянно стремлюсь я к тебе! Дерзкий порыв сей да воплотит мечту в реальность, да растворится материя в пространстве и да прорвусь я за грань, к свету, будучи единственной верной Вертикалью Духа.

Каменотесы, плотники, скульпторы, стекольщики, кровельщики и другие работяги – свободные люди, нанятые на строительство моего детища, начали стекаться в мастерскую со всех концов страны. Влекомые заработком, самой крепкой привязанностью, они вдруг полюбили меня – слишком молодого, слишком клерикального, слишком везучего.

В Соборе проходила вся жизнь Города. В нем проводились собрания представителей цехов, читались лекции, заключались сделки, устраивались празднества и проходили мистерии. Задумай кто отправиться в далекое путешествие, он оставлял свои ценные вещи на сохранение в Соборе. Пестрела ярмарками – луковыми, ветчинными, цветочными – площадь перед Собором.

В иных городах уже давно развернулось строительство заоблачных красавцев, заканчивалось господство прежней монастырской церкви, уступая место средоточию жизни населения, перекресту горизонтали истории с вертикалью духа – Собору. Его высоко взметающиеся своды отражали свободу и обособленность каждого отдельного города.

Нам тоже он был необходим, и я, Ансельм Грабенский, взялся его строить.

Моя армия, артель каменщиков всецело поддерживала меня и была предана нашему делу. По крайней мере, так всем вокруг казалось. Я дорабатывал конструкцию, которая уже давно созрела в мыслях, они же были исполнителями смелого проекта и придумывали новые средства художественной выразительности. Светские строители воспринимали новшества куда оживленнее консервативно настроенных монастырских зодчих, считавших всякую оригинальность грехом гордыни. Все прежние злые настроения городского цеха, видимо объяснялись тем, что подвоха-то ждали как раз от меня – памятуя о моем прошлом, мастера опасались, что начну возводить нечто архаичное.

Однако я не забывал об их изначальном отношении.

Четко знал, чего хочу. Превращу стены в кружево из стекла и камня, а снаружи закрою здание могучим частоколом аркбутанов и контрфорсов – они со смирением и благоговением воспримут всю тяжесть бокового распора. Собор будет монументален, вечен, и вместе с тем легок, полон света и воздуха, изысканной грации.

Пойдешь с запада на восток, от тьмы к свету. Преддверия рая – порталы, на которых изображены сцены Страшного суда. Главный вход на западе, апсида же, алтарная часть, святая святых – на востоке, да восход утренний ее озарит. Если Господь посмотрит на храм сверху, то увидит крест и человека, раскинувшего руки. Голова его на востоке, ноги на западе, руки же его – трансепт, пересекающий неф. Тут-то самое сокровенное – пересечение зовется средокрестием, сердцем здания. Шпиль – пронзающая стрела – устремляется в заоблачную высь.

Двухбашенность, как в Шартре. Каланча с тяжелым колоколом. Три портала – широкие двери напротив каждого нефа (один центральный и два боковых). Галерея королей над порталами. Хор над криптой: вокруг него внутри двойной обход, снаружи выстрелят и удержат конструкцию мощные контрфорсы. Нервюрное перекрытие капелл. Четыре контрфорса разделят фасад на три поля. Всё это, всё, что в моей голове, и все, что на небе, да отразится внизу гротескной концепцией – сочетанием объемной скалообразной формы с кружевной узорчатостью силуэта.

О, как утопически мечтал об этом всю сознательную жизнь!..

Но ничего не происходило.

Земля, отданная под строительство, была столь обширна, что я ее даже побаивался. Страшно было подойти к ней и начать. Приступить к делу. Разложить боеприпасы камней и согнать войска рабочих. Я боялся того, чего желал больше всего на свете.

Скукожившись до размеров недотепы-недоучки-недокого, я заперся в мастерской. Пока произведу нужные замеры, нацарапаю все как следует на дощечках, а там уж посмотрим. Торопиться не стоит.

Будто бы сам камень превращался в тесто – мои кисти его отвергали. Не так, нет, не так должен выглядеть великий зодчий, сооружающий Дом Божий на все времена. У меня слишком мало знаний, опыта, так и не успел все освоить, как хотел, быть выскочкой не стоит. Пришло время выходить на солнце, а я ютился под покровом собственной тени, упорно не желая предпринимать ничего на практике.

Люди поздравляли меня с началом великого делания, потом заглядывали через плечо – как, получается? Расспрашивали о подробностях, в воздухе рисуя контуры будущих заостренностей. Потом люди жалели меня, усталого и озабоченного делами несуществующего храма. Потом скептически переглядывались, а затем вовсе решили, будто я обманщик. За год не было построено ничего.

* * *

Было и другое препятствие, о котором с потолка своих облаков совершенно позабыл.

На Собор требовались огромные деньги. «Огромные» значило в десятки, сотни раз превосходящие доход цеха и подачки тестя.

Господин из «новоразбогатевших», коих в Городе развелось множество, возжелал себе дом-домину, хоромы да палаты, и я подвизался их ему построить. Томас, англичанин то ли наполовину, то ли на четверть, был большого роста и весу, дюжий, дородный, любил забористые выражения и лошадей, разумеется. Он держал внушительных размеров конюшню, имел троих бойких сыновей и хорошую прибыль от торговли тем, что привозили ему из-за моря английские купцы-родственнички. Он щедро платил, с этим нельзя было поспорить, но в остальном Томас явно намеревался превратить мою жизнь в ад.

Прельстившись тем, что его обслуживает главный архитектор Города, торгаш выжимал меня по принципу «больше – шире – еще, еще!» Комнаты то и дело перестраивались, недавнее «подходит» живо превращалось в «слишком тесно»; рушились и заново возводились стены, дверные проемы требовались каждую неделю все просторнее и просторнее, запрашивались этажи, отменялись этажи; я же из светлой головы превращался, согласно Томасовым приговорам, в лентяя и тунеядца, которому непонятно за что платят. Но, черт возьми, он продолжал платить.