У Вальки на глазах выступили слезы. Он потянул ее за руку и Даша повернула к нему мокрое лицо в тот момент, когда он зажмурился и мотнул головой, чтобы слезинки улетели, а не поползли по щекам, но она все увидела, а увидев, все поняла. Поэтому, когда он, не выпуская ее руки, пошел к полянке, она, не сопротивляясь, позволила себя вести.
Когда они вышли туда и Валька остановился, Даша вопросительно посмотрела на него:
– Что?
– Потанцуем?
– Музыки же нет.
– Зачем тебе музыка, ты слушай ту, что у меня в голове.
И он, обняв ее за талию, закрыл глаза и, когда в голове действительно зазвучала «Good and evil» Grand Funk, они закружились в танце. Даша, конечно, не слышала Валькину музыку, но уловила ритм, в котором он двигался, и давала вести себя так, как будто и у нее в голове звучала та же мелодия. Когда танец закончился, они присели на импровизированную лавку, которую соорудили в прошлый раз, и Даша, вздохнув, сказала:
– Так стыдно за вчерашний вечер. Кто другой стал бы со мной так возиться? Спасибо тебе.
– Да перестань, – он попытался свести все в шутку, – как говорил Карлсон: «Ерунда, дело житейское».
– Нет, не ерунда, – продолжила Даша, – парни не возятся так с пьяными девчонками, потому что им противно. А когда мы не настолько пьяные, что противно, то нас раздевают и трахают. А мы, дуры, утром даже не помним, сколько человек с нами забавлялось.
– Так поступают не парни, а подонки.
– Может и так, только мы, безмозглые, сами на это напрашиваемся. Вот ты вчера мог со мной сделать все, что хотел, а не тронул. Я бы и не знала, ты это сделал или кто другой. Я же не помню ничего, только какие-то куски и то – сквозь туман. Как к лавке через кусты лезла – помню, как ты меня за лавку наклонял, а потом лицо мне мыл – помню, как мне холодно было и ты одевал меня и грел, а потом, как в общагу привел и от Степаниды заслонил – тоже помню, а больше ничего. Даже как в постель ложилась – не помню. Так что, повезло мне, что ты меня нашел, а не другой кто, а вот Светке нашей не повезло.
Ей лет пятнадцать было. Соседского парня в армию провожали. На такие гулянки девчонки только со своими парнями ходят и домой пораньше сбегают, потому что пьют там, пока под столы не попадают. Она была еще с двумя соседками-малолетками. Ее родители домой пошли, а она с этими девочками осталась, сказала, что еще посидит немного. Идти-то ей – через забор перелезть. Пока взрослые трезвые были, ей только лимонад наливали. А потом, кто напился, кто домой ушел, и девочки эти со своими родными тоже ушли. К ней ребята и подсели. Может ничего плохого тогда еще и не хотели, просто дали водки попробовать, мол, давай, пока не видит никто.
Проснулась она перед рассветом от холода на сеновале, там еще сено прошлогоднее лежало. Ноги от живота до самых колен в крови, а не помнит ничего – ни кто с ней был, ни сколько их было. Лежит голая, рядом одежда валяется. Они ее после всего бросили как была. Даже не прикрыли ничем, чтобы не замерзла. Хорошо был май, а не ноябрь. И спасибо – ручей рядом. Отмылась сама, платье застирала. Домой огородами пробиралась, чтоб не увидел никто. Повезло, что рано было, солнце еще не вставало и родители не хватились, что ее дома нет. И еще повезло, что не залетела. Вот. А ты говоришь, ерунда. Ты только… не нужно, чтобы она знала, что я тебе рассказала. Она не будет злиться и не обидится на меня, уж сколько лет прошло. Но все равно.
– Да что я маленький, сам не понимаю? – обиделся было Чибисов.
Даша взяла его за руку:
– Не сердись, то, что вам, парням, понятно – нам не понятно, а что для нас нож в сердце, для вас – смех. Разные мы.
Валька улыбнулся не в силах сердиться:
– И где таких умных делают?
– В Новосиньково, – она улыбнулась.
Он обнял ее за плечи, прижал к себе. Но Даша мягко, но решительно высвободилась, погладила его руку:
– И за это не сердись, мне сейчас так хорошо, не порти ничего.
Вместо ответа он осторожно сжал ее пальчики. По дороге к общежитию Даша вдруг остановилась:
– Валь, ты не обидишься? Можно я теперь одна вперед пойду, а ты потом, чтоб нас вместе не видели.
– Да пусть видят, что такого, твои все знают, да и мои догадываются. Что нам и погулять вместе нельзя? Светка вон с Равилем и Ленка с Тимохой гуляют, и никто на это внимание не обращает.
Но она умоляюще посмотрела на него:
– Мы тоже будем, может, уже завтра. А сегодня, сделай, как я хочу, мне, правда, очень хорошо сейчас, пусть этот день так и закончится.
– Ладно, будь по-твоему, только и мне хорошо сейчас. Дай мне до завтра с этим настроением дожить и не обижайся.
– Что я должна дать? – она подозрительно сдвинула брови.
Валька, вместо ответа, прислонил ее спиной к дереву, возле которого они остановились, отвел с лица пряди волос и… поцеловал. Не чмокнул по-дружески в щечку или в лоб, а поцеловал по-настоящему, в губы, как мужчина целует любимую женщину. Она не ответила на поцелуй, но приняла его. Он оторвался от ее губ и почти со страхом уставился в ее глаза – не обиделась ли? Но Даша, не отводя взгляда потеплевших вдруг глаз, облизала губы и улыбнулась:
– Вот храбрец! Целует и боится.
– Да с тобой как на раскаленной сковородке – только и успевай поворачиваться, а то жареным запахнет, – перевел дух Чибисов.
– Думаешь, мне легко – меня так первый раз целуют… Это было сладко… Я пойду теперь, а за вчера – еще раз спасибо.
– Дашуня, ладно тебе, хватит переживать, а то теперь я напьюсь и устроюсь на той же лавочке, а ты меня спасать будешь. Вот и рассчитаемся.
– Болтун! Считай до ста, я пошла. И она заспешила домой.
Конечно, Валька шутил, предлагая Даше возможность рассчитаться. Но, то ли ТАМ его не поняли, то ли посчитали, что такими вещами не шутят, то ли действительно решили снять с Даши чувство вины.
Прошло больше недели. Даша стала выходить погулять с Чибисовым. Правда эта застенчивая хитрюга устроила так, что гуляли они большей частью не вдвоем – она звала всех девчонок, включая Алевтину, а значит, автоматически шли Кашира, Тимоха и Равиль, да и остальные мальчишки, если не уставали за день так, что сил оставалось только на преферанс. Выходили на берег канала, на их любимую полянку. Сидели, смотрели на воду, рассказывали друг другу всякие истории, приветственно махали руками проходившим мимо круизным судам и снова брели неспешно по лесу, подбирая ягоды и угощая девочек.
Потом, когда возвращались, парочки, конечно, задерживались, разбредаясь в разные стороны, но это было ненадолго. Да и этим кратким минутам вдвоем Валька был безумно рад. Они болтали обо всем и ни о чем. И, против ожидания, Даша не молчала, хотя больше говорил, конечно, он сам. Она слушала внимательно, часто что-то уточняла, что-то просила объяснить, что-то добавляла к его рассказу. Его всегда поражало, насколько точно она ухватывала самую суть, как была способна всего несколькими словами, по-своему, конечно, на плохом русском, но доступно и понятно сделать вывод из услышанного. Иногда ее вывод не совпадал с тем, что имел в виду Валька, и они спорили, но не ссорились, а после расходились спать. А утром он вдруг с удивлением понимал, что права была она. Что это была не «женская» логика, а неточность его объяснений.
