— О, я голоден! Я не хочу сидеть один в мастерской, когда я голоден! — завопил он и прислушался. Тишина. Он закричал снова:
— Я уже умираю от голода! Скоро буду совсем мёртвым!
Пумукль приложил ухо к двери — дом словно вымер. Тогда он залез на верстак, уселся верхом на тиски и, глядя в ту сторону, где, по обыкновению, стоял мастер Эдер, работая за верстаком, сказал:
— Если я умру, во всём будешь виноват только ты. Придёшь, а Пумукль лежит бледный и худой. Он с трудом откроет глаза и скажет: «Я бы с удовольствием поднял гвозди, но уж очень я стал слаб». И я попытаюсь поднять гвоздь, но рука бессильно упадёт. И ты будешь плакать и плакать по своему Пумуклю.
Ему стало так жаль себя, что крупная слеза скатилась по его носу. Но в глубине души Пумукль и сам понимал, что немного переборщил. Он предпочитал менее печальные истории. Спрыгнув с верстака, домовёнок побежал к двери с криком:
— Хочу есть! Хочу есть! — И тут наткнулся на кучу гвоздей на полу.
— Глупые гвозди! — и, немного подумав, проговорил: — Собрать вас, что ли, глупые гвозди?
Пумукль поднял самый длинный гвоздь и бросил его в один из отделов ящичка. Потом положил туда ещё один длинный гвоздь, мурлыкая при этом:
— Длинные гвозди, глупые гвозди. И ещё один — в ящик. Короткие гвозди, глупые гвозди; ещё один и ещё. Шурупы тоже в ящик. Ещё один шуруп, все шурупы глупые, я тоже глупый, э-э-э. Я хочу есть. Я так хочу есть. — И уже настоящие слёзы стояли у него в глазах, когда он сказал: — Я уберу, я всё уберу, вот ещё средний гвоздик, ещё один…
Через полчаса всё лежало в ящике, рассортированое по отделам. Когда Эдер вернулся после обеденного перерыва в мастерскую, ящик стоял на полу, а Пумукль сидел снова наверху, на трубе, с намазанным мелом лицом, чтобы выглядеть бледнее. Мастер вошёл в комнату и при виде убранных в ящик гвоздей и шурупов не мог сдержать удивлённого возгласа:
— О! Что я вижу! Произошло чудо! — И он оглядел мастерскую. — Пумукль!
Но Пумукль не отвечал. Пусть Эдер немного поищет и обнаружит его потом, совершенно бледного и измученного. Но мастер Эдер хорошо знал своего домового. Он подавил улыбку и проговорил достаточно громко, чтобы Пумукль мог его услышать, где бы он ни прятался:
— Что это я его зову? Ведь ясно, что это не его рук дело. Скорее всего, Фритц снова был здесь и навёл порядок.
— Нет! — возмущённо заорал Пумукль из своего убежища. — Никого здесь не было!
Эдер сделал нарочито удивлённое лицо.
— Ах вот ты где! Что ты там делаешь?
— Я умираю, — домовёнок попробовал придать своему голосу слабость.
— Ты, вероятно, упал в горшок с мукой, раз такой белый.
— Нет-нет, это я такой бледный, — и снова понизил голос, — бледный, как труп. Я ужасно ослаб. Если ты мне сейчас же не принесёшь что-нибудь поесть, я умру. Умру на месте.
— Что ты говоришь? Значит, твоё лицо белое не от муки? И не от мела?
— Ты никогда не слышал, что ли, что лицо бывает белое как мел. От голода.
Мастеру стоило большого труда оставаться серьёзным.
— О, это ужасно. Даже твои руки бледные как мел.
— Они тоже голодны.
— А штаны и рубашка? Тоже хотят есть?
— Конечно! Я весь хочу есть!
— Ну, тогда мы срочно должны что-то предпринять. К счастью, я кое-что для тебя оставил, на тот случай, если ты всё-таки приберёшь гвозди.
— Да, это был, действительно, лишь случай, — попробовал защититься Пумукль. — А то подумаешь, что я теперь всегда буду собирать глупые гвозди. Я же не какой-нибудь там…
— Кёльнский домовой. Я знаю, — Эдер улыбнулся. Он с удивлением принялся рассматривать прибранный ящик.
— Здорово! Просто здорово ты всё прибрал!
Он выловил один шуруп, лежащий среди гвоздей.
— Не трогай! Ты опять всё перепутаешь! — закричал Пумукль и спрыгнул с трубы, встал на ящик и строго сказал:
— Я — домовой, который знает, что такое порядок!
— Порядочный домовой, так сказать, — засмеялся Эдер.
Пумукль увидел прежнее доброе лицо старого мастера, на котором не было и следа недовольства, и добавил:
— Голодный порядочный домовой.
Эдер посадил взлохмачённого малыша на своё плечо и сказал, улыбаясь:
— Ну, так и быть, пойдём есть. Жаренная сосиска давно ждёт тебя.
Когда они поднимались по лестнице, Пумукль держался за ухо мастера и распевал:
Уже давно сосиска ждёт, Когда в мой рот она пойдёт. Пора мне голод свой забыть, Во всём порядок должен быть!
Оба были снова довольны. Столяр не любил сердиться. А Пумукль, каким бы дерзким он ни казался, терпеть не мог ссор со своим старым мастером.
Когда в пять часов вечера в мастерскую снова пришёл Фритц, для него работы уже не было. Он, правда, нашёл в ящике несколько неправильно разложенных гвоздей, но, когда он хотел положить их в нужный отдел, сильно укололся. Сам? В это не поверит тот, кто знает «порядочного» домового, домового, который любит порядок.
У Пумукля появилась идея
Если быть точным, то идея появилась сначала у мастера. Пумукль очень гордился тем, что любит порядок, и Эдер хотел сделать эту любовь более приятной для малыша: он решил выделить ему место в мастерской, где бы домовой мог хранить все свои пожитки. Самым пригодным местом мог бы стать маленький комод с ящиками и отделами, куда Пумукль складывал понравившиеся ему вещи: блестящие пуговицы, шоколадки, огрызки карандашей и так далее.
Домовёнок был в восторге от этой идеи. Не столько из-за порядка, сколько из-за желания иметь в уменьшенном виде те вещи, которые есть у людей. Он стал описывать Эдеру, что именно он хотел бы иметь: ящичек и еще один, дверца и ещё одна, и отдел, и еще два, и крыша. Ну, не крыша, а то, чем все это накрыть сверху.
— Словом, тебе нужен комод, сказал Эдер.
— Комод, — согласился Пумукль, но особый комод, «домовойский», куда всё-всё войдёт:
опилки и стружки, разные игрушки, шуршащие обёртки, гвозди и отвёртки.
Ну и порядок будет в комоде! Самый замечательный порядок!
