Что же со мной стало? Что со мной теперь будет?
Ответа на эти вопросы у меня нет.
Мобильный разрывался последние несколько часов, удивительно, как вообще не разрядился.
Звонок.
Секунда тишины.
Новый звонок.
Опять тишина.
«Надо снять трубку».
С этой мыслью я посмотрела на экран и передёрнулась. Тишина закончилась, очередной звонок, кажется, тридцатый.
– Да, – голос незнакомки.
– Соня? Соня, я весь день звоню. Что случилось? – Эрвин нервничает.
– Забудь этот номер.
Я сбросила вызов и нажала на кнопку выключения. Экран в последний раз ярко мигнул и тут же погас.
Смотрю в одну точку. Минуту. Две. Три. Час, второй, третий. Мальчишки сделали уроки, я вяло улыбнулась и разрешила поиграть. Пытаюсь не думать, не вспоминать, не анализировать.
Прячу всё в тугой кокон, глубоко–глубоко внутри. Голова остаётся ясной, каждую мысль я сразу же отметаю, закрываю, она исчезает.
Кажется, звонит домофон. Топот детских ног по паркету, а потом голос Дёмы:
– Мам, к тебе пришли!
Не сдержав стон отчаяния, я резко подскочила на месте и влетела в прихожую.
– Сколько раз я говорила не открывать дверь не знакомым? – это не крик, это визг.
Сын вжимает голову в плечи и виновато смотрит на меня.
– Марш в свою комнату. Оба!
Младший быстро исчезает, а старший, нахмурившись появляется из гостиной.
– Мам, что случилось?
– Быстро. В свою. Комнату.
Кирилл уходит за Демидом, что–то пробормотав. Я поворачиваюсь к входной двери и открываю её как раз в тот момент, когда на площадке появляется запыхавшийся Эрвин.
Я не даю ему пройти в квартиру, вместо этого выхожу в подъезд и прикрываю за собой дверь.
– Соня, что случилось?
– Спроси у своей бывшей жены, – напустив побольше равнодушия в голос, отвечаю я.
– Нет, – он прикрывает глаза и шумно выдыхает, – Скажи, что она не сделала этого.
– Она сделала это, – выплёвываю я.
– Сонь, я… Я не хотел. Я передумал и сказал ей об этом. Я стёр видео. У неё его нет.
Пытаюсь анализировать. Пытаюсь думать. Мои брови сходятся на переносице, и я поднимаю взгляд.
– Она показала фотографии. Кадры с записи. У неё определённо есть это видео.
– Я всё исправлю, – говорит он, делая шаг ко мне, – Я всё исправлю, обещаю.
Его лицо наклоняется, но я отворачиваюсь. Прижимаюсь одной щекой к холодной двери. Чувствую его дыхание на другой – он дотрагивается до моего лица пальцами.
– Прости меня. Я всё исправлю.
– Нечего исправлять, Эрвин. Я сделаю то, что она просит. Она беременна, а я, в отличии от вас, не сволочь.
Он отступает на шаг, явно удивлённый такой новостью. Трясёт головой в разные стороны, затем снова шагает ко мне.
– Оставь это.
– Как ты себе представляешь – оставить это? – я стараюсь говорить тихо, чтобы соседи не услышали, но всё равно повышаю голос, – Ты хоть понимаешь, что это – шантаж? Я тебе доверилась, а ты… Это низко, в конце–концов. Эрвин, – мой голос дрожит, когда я решаюсь задать вопрос, – Ты знал тогда, что я буду там, да? Ты следил за мной?
Он опускает голову.
Он. Опускает. Голову.
Он знал.
Всё это… Наша встреча – всё было ложью. Это подстава, блять, самая жестокая подстава в моей жизни.
– Соня.
Я отворачиваюсь. Дёргаю ручку и, перед тем, как прошмыгнуть обратно в квартиру, тихо говорю:
– Забудь мой номер. Забудь дорогу сюда. Забудь меня. Я больше никогда не хочу тебя видеть.
***
Закутайся в одеяло
И думай, что потеряла
А может, правда не надо
И мне хватило бы взгляда
Умирать от любви
Умирать от любви
Макс Фадеев «Лети за мной»
Я плачу, когда прихожу к нему первая. Сама, узнав адрес через департамент. Я плачу, когда он рассказывает мне о том, как собирается всё исправить. Я плачу, потому что не могу поверить его словам.
Это нечестно.
Это неправильно.
Это несправедливо.
– У вас не получится, – бормочу я, тряся головой в разные стороны, – У вас ничего не выйдет.
– Я договорился с охранником. Мы просто переоденемся во время свидания и всё. Нас не различить, мы – близнецы, – он держит мои ладони, подносит их к лицу и вдыхает мой запах. Потом медленно проводит губами по моим пальцам, закрыв глаза, – Соня, я должен так поступить. Я не прошу понять меня, но я должен. Так будет правильно.
– Нет, Эрвин. Не делай этого. Ты понимаешь, что тогда наши отношения – они обречены. Я – прокурор. Я не могу иметь связь с подсудимым и, тем более, осуждённым.
– Я понимаю, – виноватый взгляд.
Боль в глазах, боль, боль, боль.
– Я не смогу тебя навещать. Я не смогу даже писем тебе писать, это грозит скандалом.
– Я знаю.
Я плачу, когда его руки касаются меня. Я плачу, когда он медленно, пуговицу за пуговицей расстёгивает мою рубашку. Слёзы текут по моим щекам, когда он расстёгивает молнию на моей юбке и опускает её. Я захлёбываюсь в рыданиях, когда он трахает меня – сначала нежно и бережно, а потом неистово, грубо.
Он хочет насытиться. Я хочу насытиться.
Потому что это наша последняя встреча.
– Это нечестно, – шепчу я, зарывшись лицом в его шею, – Это несправедливо. Ты не можешь так поступить.
– Соня, я должен. Они – единственные близкие люди, которые у меня остались, – шепчет он в ответ.
– Они тебя предали, – кричу я, подскочив на кровати, – Они тебя предали!!! – ору изо всех сил, бью его кулаком в грудь.
Он перехватывает меня, прижимает к себе. Я борюсь, борюсь изо всех сил. Я кричу. Я плачу. Я захлёбываюсь собственными слезами.
– Это нечестно, – хриплю я, когда он накрывает меня своим телом.
– Прости.
– Почему? За что? Почему, когда я только нашла тебя, нашла это. Почему сейчас?
– Так надо. Прости, – повторяет он.
Прости, прости, прости. Что толку в моём прощении? Я уже простила. Я простила, я просто хочу быть с ним. Мне плевать, что он сделал. Мне плевать на его предательство. Я хочу его. Я хочу с ним. Я хочу вместе.
