– Ну вот он, твой институт. Видишь?
Тонкая шея мальчишки торчала из широкого ворота куртки. И тетка пожалела его:
– Давай я тебе на бумажку перерисую.
– Спасибо, я запомнил.
– Да.
– Феноменальная у тебя память, прям как у разведчика.
– Спасибо. Всего доброго.
Он решительно направился к мосту.
– Эй! – окликнула она. – Автобус не ходит сейчас. До утра ждать придется.
– Ничего, я ногами дойду. Спасибо.
Она смотрела ему вслед. Чем-то он ее зацепил. Но тут зазвонил смартфон, и она завопила в трубку:
– Ты что, урод, со мной делаешь, ты где шлялся?.. – Отвлеклась и позабыла о мальчишке.
Часть III. Почерк
Николай Иванович сидел в это время у себя на кухне и разглядывал подобранный в двадцать пятом автобусе смартфон. Аппарат был старенький, видавший виды, исцарапанный. Николай Иванович снял блокировку, экран осветился. Он подумал и нажал на значок F – Фейсбук. Просмотрел открывшуюся ленту. Фотография полуголой девчонки; кадр из какого-то фильма с кучей комментариев. И – сообщение некоего Димы Димона: «Ни хуя себе, парни, там институт криминалистики был, ловите». Дальше шла ссылка на сайт. Николай Иванович немедленно открыл ссылку, попал на сайт родного института и вернулся к сообщению. Перечитал его и все к нему комментарии.
Дима-Димон. Ни хуя себе, парни, там институт криминалистики был, ловите.
Крот Иваныч. Опыты проводили, стопудово.
Лёха Николаев. Пацаны, вы под кайфом, это всё.
Крот Иваныч. Ты там не был.
Лёха Николаев. Я тебя видел под кайфом.
Крот Иваныч. Ты там не был, усохни.
Лёха Николаев. Да я туда нарочно сходил, ну, комната, ну, стол, ну, загадили вы там всё, я посидел, покурил, никого не увидел.
Крот Иваныч. Ты козел, Лёха, кто там был, тот ушел. Всё, его там нет. Можешь еще пойти – посидеть.
Лизавета. Мальчики, вы можете нормально объяснить, что вы там видели?
Лёха Николаев. Нет, Катя, они не могут.
Крот Иваныч. Заткнись, Лёха, серьезно.
Лёха Николаев. Я тебе объясню, Катя. Они вломились с институт – в бывший институт, – нашли там уютную комнату, нажрались, им стало хорошо и приятно, и они сели играть в покер на раздевание. Витюхе не везло, он остался голым, увидел себя в зеркале и забился в падучей, потому что решил, что видит пришельца, пацаны заистерили и свалили. Витюха тоже свалил. Голым. Котя дал ему свою куртку.
Крот Иваныч. Там не было зеркала.
Лёха Николаев. Ну что с тебя взять, Крот? Оно там висит, над умывальником.
Дима-Димон. Слушай, умник, а как ты туда вошел?
Лёха Николаев. Через дверь.
Дима-Димон. Да неужели?
Лёха Николаев. А в чем подвох?
Дима-Димон. В шкафе.
Лёха Николаев. Не томи душу.
Дима-Дмимон. Мы шкаф задвинули. Дошло, кудесник? Мы железным шкафом эту чертову дверь замуровали. Вместе с этим.
Лёха Николаев. Докладываю: шкаф сдвинут, проход свободен, чудища в комнате нет.
Крот Иваныч. Оно там было, Лёха. Я видел. Не в зеркале.
Лёха Николаев. Крот, давай спокойно рассуждать. Ты был под кайфом?
Крот Иваныч. Нет, Лёха, клянусь. Пива глотнул, и всё. Нормальный я был.
Лизавета. Мальчики, куда же он делся?
Лёха Николаев. Гулять пошел.
Крот Иваныч. Да иди ты сам гулять, на хуй. Лизавета. Мальчики, не ругайтесь.
Лёха Николаев. Хорошо. Давайте разберемся.
Как взрослые люди, без воплей и соплей. Вот вы вошли и что увидели?
Крот Иванович. Стол.
Дима-Димон. Стол, умывальник, зеркало, шкаф, загородка на ножках, дальше лежак и приемник.
Лёха Николаев. И что вы стали делать?
Крот Иваныч. В карты сели играть. На раздевание.
Лёха Николаев. А шкаф открывали? Дима-Димон. Шкаф открывали. Там кровь в пробирках. Приемник включили, ничего. Я лично открыл крышку, там такие пазы, я сунул одну пробирку в паз, вошла как родная. Остальные все этот урод Гриша раздолбал. На этом всё – забыли и сели играть.
Лёха Николаев. Я думаю, ты запустил какой-то процесс.
Дима-Димон. Какой?
Лёха Николаев. Без понятия.
Лизавета. Лёха, какой ты умный.
Николай Иванович отключил смартфон. Налил себе чаю.
Он подумал, что, очевидно, пацаны запустили процесс воскресения того, чью кровь в стеклянной пробирке засунули в паз «приемника». И ручку повернули на деление, указывавшее возраст, в котором и предстояло человеку явиться вновь на этот свет. И, пока они играли, тот явился, возник вдруг на деревянном ложе. Они со страху и не разглядели, что это всего лишь мальчишка, голый и беззащитный. Ошалели, выбежали, на шкаф навалились, задвинули поскорее дверь. Чтоб чудище не вырвалось вслед за ними. И одежку там позабыли, ему хоть нашлось во что одеться. А потом пришел я, отодвинул шкаф и выпустил его. Как он смартфона-то напугался, когда тот запел в кармане…
И смартфон, словно услышал мысли Николая Ивановича, вдруг действительно запел свою песню: «По тундре…»
Николай Иванович помедлил, взял аппарат и ответил на звонок.
– Я вас слушаю… В автобусе нашел… Не могу знать, сударыня, почему он там оказался. Спросите своего сына… Разумеется, верну… Да, завтра мне удобно… Вечером… Вполне… Договорились… О нет, не нужно… Не за что.
Он отключил смарфон. Допил чай, отправился в ванную. Умывался, думал о том, что следует сменить кран, что почерк в журнале ДЕБЕТ-КРЕДИТ уверенный, а изложение ясное. Николай Иванович умывался, а почерк всё всплывал в его сознании. Жесткие, удлиненные линии букв. Готический – так про себя прозвал Митин почерк Николай Иванович. Он вспоминал эту карандашную, точно из тумана растущую, готику и вдруг замер с зажмуренными глазами, с намыленным лицом. Замер от понимания того, что видел и прежде этот почерк. Но где, когда? Глаза защипало, и Николай Иванович поспешил ополоснуть лицо.
В институте криминалистики Николай Иванович занимался почерковедческой экспертизой. Вообще экспертизой письменных документов. Написанных от руки или набранных на компьютере. То есть анализировал он не только почерк, но и особенности стилистики. Особенности письменного высказывания. К изучению и разбору почерка пристрастился он в шестом классе. Отец тогда обиделся за что-то на мать и уехал на Север. Мальчиком Николай Иванович отца обожал, скучал по нему страшно; отец писал ему регулярно, раз в неделю, как правило, приходило от него длинное письмо в пять-шесть листов, убористо исписанных, почерк у отца был чудовищный, но Коля научился разбирать – так ему хотелось прочесть. Мать жила своей жизнью, на Колю внимание обращала мало, тетка за ним смотрела, возила на выходные к себе на дачу, там с ней ему было хорошо.
