— Что ты так долго копался? — встретила его тетка Юстасия.
— Тетрадку искал, — несчастным голосом сказал Чарли. — Там уже половина задания сделана, не оставлять же…
Тетка Юстасия покосилась на часы и нервно цокнула языком.
— Я не могу больше задерживаться, обещала Венеции быть к двум. Все, пошли.
Уидон, который подобострастно топтался у главных дверей, спросил:
— Ну, готовы? Открываю.
Пока завхоз с большой помпой выбирал из связки здоровенных ключей, висевших у него на поясе, один, тетка Юстасия нетерпеливо фыркала. Наконец ключ повернулся в замке, затем Уидон торжественно отодвинул два массивных засова.
Главные двери распахнулись.
— Прошу вас, мадам. — Завхоз отступил на шаг и поклонился.
— Хватит паясничать. Могли бы и побыстрее, — процедила сквозь зубы тетка Юстасия.
Чарли, сам не зная зачем, оглянулся и заметил в углу холла чемодан Билли Грифа. Значит, его еще не увезли. Неужели Билли прямо так, сразу, отдадут этой парочке, и он даже не успеет разобраться, к кому попал?
Черный автомобиль тетки Юстасии был, в нарушение всех правил, припаркован впритык к фонтану с каменными лебедями. Впрочем, это было не единственное нарушение правил: не успел Чарли забраться внутрь, как тетка резко рванула машину с места и понеслась по городу, да так, будто задалась целью собрать побольше штрафов за все возможные прегрешения. Она срезала углы, подсекала других водителей, проносилась по улицам с односторонним движением в неположенном направлении, задевала припаркованные машины и попутно сокрушила не меньше трех боковых зеркал, раз-другой въезжала на тротуар и под «кирпич», мчалась на красный свет, спугнула несчетное количество пешеходов на перекрестках, а с велосипедистами обходилась так, что бедняги еле успевали увернуться. К тому же все это тетка проделывала на сумасшедшей скорости, далеко выходящей за пределы дозволенного. Чарли вцепился в сиденье и едва дышал.
К его крайнему неудовольствию, тетка Юстасия свернула в Сквозняковый проезд — мрачную темную улицу, где обитали сестры Юбим — в трех соседних домах, каждый из которых носил номер тринадцать. Правда, один из трех домов стоял в лесах, и за досками угадывались закопченные стены и обрушенная крыша — больше от жилища тетки Венеции не осталось ничего.
— Полюбуйся, Чарли, — велела тетка Юстасия, резко, так, что завизжали тормоза, остановив автомобиль. — Это твоих рук дело!
— Ну, уж прямо! — возразил Чарли. — Не совсем моих. И не совсем рук.
— Да, конечно, но ты был тут, когда мой проклятый братец устроил пожар, и я ничуть не сомневаюсь, что это ты его науськал!
— А чего бы вы от него хотели? Тетя Венеция чуть не убила мисс Инглдью!
Тетка Юстасия только скрежетнула зубами, потом проворно выскочила из машины и открыла дверцу:
— Выметайся!
Упрашивать Чарли не пришлось, он с радостью выбрался из черного автомобиля.
— А теперь марш домой. Сам дойдешь, не рассыплешься. — И тетка Юстасия чувствительно подтолкнула его в спину.
Чарли припустил прочь от трех тринадцатых домов. Поблагодарить тетку за то, что она его подвезла, пусть даже не совсем до дому, мальчику в голову не пришло: Юстасия же его едва не угробила! Однако когда за спиной у Чарли громко хлопнула парадная дверь теткиного дома, он почему-то замедлил шаг и обернулся. Ему вспомнился рояль, упавший с высоты последнего этажа во время пожара, когда рухнула стена. Какой отчаянный аккорд издал бедный инструмент, прежде чем разбиться на тысячу кусочков!
Передернувшись, Чарли заспешил дальше. Но кто все-таки играл на этом рояле, кто сидел взаперти на чердаке у тетки Венеции? Неужели все-таки папа — под замком, со стертой памятью, под властью темных чар? А если это был он, Лайелл Бон, то куда же он делся? Ведь, когда обрушилась стена, чердак был пуст…
— Папа, папа, пожалуйста, вернись… — вырвалось у Чарли. — Вернись…
А в это время Билли Гриф первый раз ужинал вместе с Эшером, и Флоренс де Грей — правда, пока не у них дома, а в академии. Его новые приемные родители настаивали на том, чтобы Билли называл их по имени. «Мы уже не в том возрасте, чтобы отзываться на „маму» и „папу», — сразу же предупредила Билли миссис де Грей. — Нам будет не привыкнуть». Билли расстроился: он-то так мечтал, что, наконец, назовет кого-нибудь «мамой» и «папой», но решил не показывать своего огорчения.
Столовая Блуров, как и кабинет директора, помещалась в западном крыле академии и представляла собой длинную, узкую, темную комнату, единственное окно которой выходило в сад. Стены были оклеены красно-золотыми полосатыми обоями, а потолок был так высок, что украшавшая его лепнина терялась в темноте. Билли, сколько ни прижимал очки к носу и ни щурился, так и не рассмотрел, что она изображала, — что-то наподобие горгулий. Над большим овальным столом красного дерева свисала старинная бронзовая люстра, а в камине темного мрамора, несмотря на теплую погоду, полыхал огонь — скорее всего, догадался Билли, его разожгли ради мистера Иезекииля, зябнувшего даже под шерстяным пледом.
Древнего старика усадили во главе стола, спиной к окну. Ел он неаккуратно — чавкая и роняя крошки. Доктор Блур, восседавший напротив, вел светскую беседу с гостями, стараясь не молчать ни секунды, и, видимо, надеялся, что если говорить, не закрывая рта, то на старого Иезекииля никто и внимания не обратит.
Билли втиснули между надзирательницей мадам Лукрецией и Манфредом, напротив новых родителей. Ужин подали такой горячий, что у мальчика даже очки запотели, однако, когда он попытался протереть их салфеткой, надзирательница прошипела: «Носовым платком!».
Платка у Билли не оказалось. К счастью, очки быстро отпотели сами по себе, и перед взором Билли предстали огромные блюда с горами и холмами мяса и овощей, между которыми змеились ручьи подливки. Видимо, Блуры рассчитывали таком образом поразить гостей размахом угощения.
Взрослые разговаривали о скучном. Билли несколько раз попробовал поймать взгляд своей приемной матери, и миссис де Грей отвечала ему улыбками — только вот улыбалась она почему-то одним ртом, вернее, зубами.
Мистер де Грей даже и не брал на себя труд улыбнуться — вернее, иногда он кривил губы, наверно считая, что это сойдет за улыбку. «Может, я чем-то его разочаровал?№ — испугался Билли. Он такой строгий, чопорный, должно быть, любит, чтобы все было по заведенному образцу, и хотел получить в сыновья нормального мальчика, а не такую… моль белесую, да еще в очках и с красными глазами. И вообще, если де Грей так рвались кого-нибудь усыновить, то почему только сейчас собрались? И почему Блуры не предложили им Билли раньше — не додумались?
— Кушай, Билли, хватит мечтать. — Лукреция Юбим толкнула его локтем в бок. — Все тебя ждут, из-за тебя и сладкое не подают.
Билли торопливо набил рот картошкой, но проглотить не мог: у него от волнения и испуга комок стоял в горле.
