— Я буду есть стекло до тех пор, пока она не скажет мне «да», — невнятно произнес Форстер, продолжая жевать. — Мне не составит труда проглотить это стеклянное месиво, мой желудок и не к такому привык.
И он откусил еще раз.
— Ну и жуйте свое стекло, сколько влезет! Мне-то что до этого? Вы — просто псих, Форстер! Самый настоящий псих! Признайтесь, никакой вы не политолог! Кто вы такой на самом деле?
— Вы ошибаетесь, Гарри, — неожиданно спокойно проговорил Кевин и взял меня за руку. — Это я — ее судьба. Алисия уже давно дала слово выйти за меня замуж.
Не помню, как мы выбрались из этого ресторана, потому что я рыдала, повиснув у Кевина на руках. Не столько из-за представления, устроенного Гарри Форстером, сколько из-за слов Кевина, которые потрясли меня совпадением с моей мечтой. Невозможной мечтой…
— Прости, Алисия, — шептал Кевин и тащил меня куда-то. — Это, конечно, чертовски нагло с моей стороны… Но я был вынужден сказать такое, чтобы этот сумасшедший отстал от нас.
Он говорил мне «прости», он повторял это снова и снова, а мне хотелось только одного: чтобы Кевин сам воспринял свои слова всерьез. Но я опять не смогла сказать ему об этом…
6
Кевин сделал самое лучшее, что только и могло меня успокоить: он привел меня к морю. Вокруг не было ни души, хотя на Пукете почти немыслимо остаться наедине. От удивления я даже успокоилась.
— Где это мы?
Было темно, и все же мне показалось, что глаза его блеснули от радости:
— Я еще позавчера нашел эту бухту. Думал, больше сюда и не приду. Расслабься, Алисия, сюда и днем-то никто не заглядывает. Этот чокнутый Гарри Форстер уж точно нас здесь не найдет.
Бережно усадив меня на уже остывший песок, Кевин присел рядом. Говор волн заглушал его дыхание, а мне хотелось слышать и то и другое. Незаметно подвинувшись, я коснулась его локтем, но, кажется, он не заметил. Мы долго сидели, просто глядя на глянцевую в свете луны тьму моря, и ни о чем не говорили. Близость вечности успокаивала и зачаровывала. Рядом с этим исполином — морем — все мои наивные надежды и горькие слезы стали казаться детскими пустяками.
— Иногда я начинаю понимать, почему отец не может уехать отсюда, — негромко произнес Кевин. — Простить не могу, но — понимаю. Море завораживает.
— Околдовывает…
— Я ведь тоже никогда не видел его раньше. Совсем как ты…
Я улыбнулась, повернув к нему лицо, чтобы он понял, что я говорю не всерьез:
— Давай останемся тут. Будем жить, как твой отец в тайском домике.
Не заметив того, я сказала об одном домике, как будто уже было решено, что мы должны жить вместе. Но Кевин тоже не обратил внимания на эту оговорку. Его заботило другое. Я и не ожидала, что его мысли могут сейчас быть заняты столь практическими вещами:
— У отца есть на что жить. А мы с тобой? У тебя ведь, сама говорила, хватит только на самый дешевый мотель. Здесь таких нет, Алисия… Хотя мне тоже хотелось бы задержаться тут.
— Прочитай еще что-нибудь, — попросила я, хотя это был с моей стороны чистой воды мазохизм.
Он покосился на меня:
— Тебе действительно понравились эти стихи? Но ты ведь наверняка и получше знаешь… Может, прочтешь что-нибудь из классики?
— Кевин! Это ведь твои стихи! Как ты можешь говорить, что они хуже?!
— Да это ведь… Алисия, такие стихи может написать любой. Для этого не нужно таланта. Для этого необходимо влюбиться, вот и все.
— Почему же у меня ничего не пишется? — пробормотала я озадаченно.
Кевин вздрогнул:
— У тебя? А ты… У тебя кто-то есть?
— Есть, — призналась я через силу. — Вернее сказать: и есть, и нет.
— Как это? Он женат?
— О господи! Нет, насколько я знаю.
— Почему же его… как бы нет?
Я не удержала вздох:
— Потому что… Он тоже не знает о том… как я к нему отношусь.
— Поразительно, — прошептал Кевин. — Неужели тебе тоже трудно признаться ему?
— Что же в этом поразительного?
— Такая девушка… Да тебе стоит только намекнуть, и он рухнет к твоим ногам.
Мне стало смешно, когда я представила Кевина, повалившегося мне в ноги.
— Не думаю. Хотя, может, попробовать?
— Почему бы нет?
— Написать стихи? Такие, как ты, я вряд ли смогу выжать из себя…
Кевин предложил без особого энтузиазма:
— А ты попробуй.
Чувствовалось, что ему и дела нет до того, что у меня из этого получится. И все же я решила рискнуть. Вобрав в грудь воздуха, я предупредила:
— Сейчас начну.
Он удивился:
— Прямо сейчас?
Я повторила его слова:
— Почему бы нет?
— Действительно… А ты запомнишь их, чтобы потом повторить ему?
— Пусть это тебя не заботит. Так… — Я засмеялась, откинув голову, — звезды весело подмигнули мне. — Ничего не выйдет! Я в жизни не писала стихов!
Откинувшись, Кевин растянулся на песке:
— Давай, Алисия, смелее! Ты же изучаешь литературу. Наверное, столько стихов прочла, что свои написать уже ничего не стоит.
— Читать чужие и писать свои — это не одно и то же.
Он согласился:
— Я знаю. Так ты рискнешь или нет?
— Ну, ладно…
Немного помолчав, я нерешительно начала:
Из теплой тьмы мне подмигнет звезда, Поверившая в то, что все возможно. Что я коснусь тебя неосторожно, И свет Вселенной снизойдет сюда, Где только мы вдвоем, и шепот волн. Не существуют ни вчера, ни завтра, Не… не…
Я рассмеялась:
— Все! Заклинило.
— Ну, ты даешь, — с уважением протянул Кевин. — Так с ходу сочинить рифмованные стихи, это не каждый может, согласись.
— Это не стихи, Кевин, — сказала я с сожалением.
Он посмотрел на море:
— Когда с тобой рядом будет тот, кому ты хочешь их посвятить, у тебя получится еще лучше.
«В таком случае лучше некуда», — отозвалась я про себя. У меня был шанс поразить его своим недюжинным талантом, но мне и это не удалось.
— Пойдем купаться, — предложила я и поднялась первой. — Как ты относишься к нудизму, а, Кевин?
