— Недурное описание.
— Не ты один разбираешься в птицах.
— Я считал тебя экспертом по наскальным сизарям.
— Наскальным сизарям?
Он хмыкнул, и она поняла, что ее снова дурачат.
— Больше известным как голуби. В Детройте все ими загажено. Просто неофициальный символ города.
На вершину ближайшего дерева плюхнулась ворона и прорезала своим карканьем морозный, спокойный воздух.
— Деревня немногим отличается от города. Тоже находятся желающие пошуметь и намусорить, — заметила Роз.
— Что есть, то есть. Я где-то слышал, что если бы птичьи голоса можно было бы перевести на человеческий язык, то на фоне общего поэтического щебета резко выделялись бы вороньи ругательства.
Большая серая птица снова хрипло вскрикнула, и Роз согласилась, что резоны для подобных сравнений имеются.
— Неужели ты никогда не думала разыскать свою семью? — однажды спросила Марни, убираясь в баре после закрытия.
Роз хмуро пожала плечами.
— Нет.
И солгала. Она давно отчаялась их найти, но все равно, попадая в очередное новое место, она отыскивала в незнакомых лицах что-то знакомое — черточку, жест, что-нибудь, что могло бы идентифицировать ее иначе, чем Розалинду Беннет, порядковый номер 42577.
— Я бы не прекратила поиски до тех пор, пока не выяснила, кто они такие и почему бросили меня, — заявила Марни, засовывая в стаканчики на столах бумажные салфетки.
— Брось, Марни, — призвал ее Мейсон из-за стойки.
Но его строгая команда не произвела никакого впечатления на неугомонную сестру.
— Ты же можешь ей помочь, Мейс. — Она повернулась к Роз и добавила: — У Мейсона талант к таким задачам. Говорил он тебе, что раньше был частным детективом?
— Упоминал, — ответила Роз.
— У тебя до сих пор есть контакты в Детройте, Мейсон. Возможно, хватит нескольких телефонных звонков, чтобы определить, где следует искать.
— Марни… — предостерегающе начал он, но, как обычно, сестра лишь отмахнулась.
— Если ты решил скрываться в Гавани шансов, то вполне можешь сделать что-нибудь полезное.
— Проклятие, Марни! Почему ты все время лезешь не в свое дело? Может, Рози не хочет ничего знать о своей семье? А мне не нужны лишние напоминания о… — Мейсон начал разминать плечо, словно пытаясь избавиться от ноющей боли. — Я покинул Детройт не без причины, как тебе известно. И я вовсе не скрываюсь. Мне хочется быть среди реальных, настоящих людей. А здесь народ говорит то, что думает.
— Да, это здорово, — согласилась Марни, ни в коей мере не смущенная взрывом ярости брата. — Честность и надежность — извечно значимые качества, никогда не выходящие из моды. — Она улыбнулась, явно довольная собой. — Отличный лозунг для избирательной кампании.
— Бог мой! Ты никогда не заткнешься! — разбушевался Мейсон. — Сперва требуешь от меня покопаться в прошлом Рози, потом заводишь волынку о стратегии выборов!
— Диана Сазерленд из демократической партии Мичигана считает, что ты — тот человек, что им нужен.
— Откуда ты можешь знать, что считает Диана Сазерленд?
Марни презрительно сморщила нос.
— Я поговорила с ней тем вечером, когда ты был слишком занят, смешивая напитки для всякой шушеры.
Его лицо окаменело.
— Я ее сюда не приглашал. Я бизнесмен, а не…
— Слуга народа? — продолжила за него Марни.
— Политика — игра, затрагивающая специфические интересы конкретных лиц и денежные вопросы. Одна большая схватка за власть, где все сводится к персональным амбициям. Что до избирателей, то забудь о них. Они требуются только в момент выборов. Дальше об их потребностях никто не вспомнит.
— Но кое-кто может и должен вспомнить, — настаивала Марни. — И ты был бы именно таким законодателем. Слугой народа. А не просто политиком.
— Ты закончишь когда-нибудь? Твои приставания меня утомили.
— Кому-то следует на тебя давить, — едко возразила Марни. И повернулась к Роз: — Ты ведь проголосовала бы за него, Рози?
— Я не имею права голосовать. Мне никогда не проходилось жить на одном месте достаточно долго, чтобы зарегистрироваться.
Но Марни хваткой походила на питбуля, вцепившегося в загривок своей жертве.
— Вот, гляди, Мейс, ты мог бы стать кумиром для таких, как Рози. Людей, которые в другом случае не имели бы права голоса в нашем так называемом демократическом обществе.
Пробурчав проклятие, Мейсон скрылся в направлении офиса. Насладившись треском захлопнувшейся за ним двери, Марни подмигнула Роз.
— Ничего, сломается, — сказала она. — И я уверена, что он согласится и тебе помочь.
— Я не желаю его помощи, — печально ответила Роз. — Не хочу… никого искать.
Забрав с собой швабру и ведро, она отправилась в кухню, предпочтя грязные полы и не завуалированные оскорбления Бергена благожелательным приставаниям Марни.
Но ночью мысли не девали Роз уснуть. Лежа без сна на сбившемся в комки матрасе, она следила за лучом маяка, прорезающим темное небо, и размышляла, что бы сказала матери, если бы представился шанс ее увидеть.
Помнишь меня?
Что ты делала последние двадцать лет?
Не тосковала обо мне?
И самый жгучий среди вопросов:
Почему ты от меня отказалась?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Небо затянуло тучами, сыпал сухой колючий снежок, но когда Мейсон в последнее воскресенье февраля предложил Роз покататься на лыжах, та ответила согласием. Мысли просидеть весь день в четырех стенах без телевизора, радио и без какого-либо занятия, кроме как считать капли из давно уже неисправного крана, который Мейсон никак не мог собраться починить, было достаточно, чтобы свести с ума.
Часом позже они вернулись — холодная крупа с неба отбивала всякое желание к долгому пребыванию на свежем воздухе. Мейсон был особенно молчалив сегодня, поэтому Роз удивилась, когда он пригласил ее к себе на чашку горячего шоколада. Она почти решилась отказаться, но ее крохотная квартирка казалась такой пустой и одинокой по сравнению с его домом, приветливо подсвечиваемым маяком.
Роз забралась на один из высоких стульев в его кухне, наблюдая, как Мейсон готовит их напитки. Она ожидала, что он просто вскроет пакет со смесью и добавит ее в теплую воду. Однако Мейсон предпочитал готовить по старинке, методом, требующим терпения.
Сняв с одной из полок кастрюлю, он принялся подогревать на медленном огне молоко. Порывшись в шкафу, добыл оттуда две чашки и вазочку с ирисками. Роз захватила гореть ирисок и занялась ими, пока он помешивал молоко.