– Вот как, значит, обстоят дела, – пробормотал Петр Петрович, рассматривая фото, на котором отпечатались следы от губной помады.
Красивый мужчина, лет около пятидесяти. Седой, с очень черными глазами, унаследованными от предков-грузин. Музыкальный продюсер. Очень богатый человек. Начальник Васьки.
Волосы на голове у Сусанина встали дыбом. Он зарычал, как койот, и запрыгал по кухне, размахивая в ярости кулаками, как мельница. Вид его был страшен. Даже самые отважные люди получили бы инфаркт, глядя на этот взрыв бешенства. Недаром с допросов Петра Петровича подозреваемых часто уносили на носилках.
– Убью! – воскликнул Сусанин низким, вибрирующим басом.
Он схватил фотографию, порвал ее на мелкие клочки и сжег получившуюся кучку на газовой горелке. Удивительно, но ему абсолютно не полегчало. Васьки по-прежнему не было, и это могло означать только одно – его жена с ним, с этим поганым покровителем барабанщиков, гитаристов, вокалистов, фокусников и прочих трубадуров, с утра до вечера тусующихся на экране телевизора.
– Не отдам! – заголосил Петр Петрович. – Не отдам Ваську! Кто мне будет покупать колбасу? Кому я буду жаловаться на злое начальство? Васька моя, моя личная, собственная! У меня даже в паспорте так написано!
Он разметал жалкую горсть пепла, оставшуюся от фотографии, по кухне. Нос Петра Петровича тут же зачесался, и он начал безудержно чихать, время от времени изрыгая слова, которые обычно не произносят в приличном обществе, но которые тем не менее были вполне созвучны его внутреннему состоянию.
…Олег ехал очень быстро, пытаясь догнать «Лачетти».
– Что ей может быть нужно от Ксении в такое время? – спросил он вслух.
– Понятия не имею, – ответила Алена, у которой от быстрой езды закладывало уши. – Я вообще сомневаюсь в целесообразности нашего возвращения.
– Мы едем на всякий случай, – упрямо повторил Олег, – если что, я буду защищать нашего лучшего форварда ценой собственной жизни.
– А что, на него покушаются? Может, бухгалтер к любовнику спешит, а не к Дюк с Пуканцевым!
– А ты не думала о том, что вся эта история с Ксенией могла быть подстроена? – спросил врач.
– Кем? – не поняла Ватрушкина.
– Словаками! Например, они подкупили Ксению Дюк и…
– Ой, как смешно, – рассмеялась Алена.
– Может быть, и смешно. А может, и нет, – сказал Олег, который никак не мог допустить, чтобы с Пуканцевым, главной надеждой нескольких миллионов футбольных «фанов», случилась еще какая-нибудь неприятность.
…Майя и Роман, обнявшись, лежали под одеялом. Они только что обсудили личную жизнь соседки тети Клавы, которую муж в свое время свесил за ноги с балкона девятого этажа за то, что она, в рамках борьбы за трезвость, вылила водку в унитаз. Правда, поболтав супругой над пропастью и наслушавшись ее визга, супруг поверил обещанию спиртное больше в унитаз не лить и втащил жену назад на балкон.
– В унитаз я и правда не буду, – говорила потом Клава товаркам, – а вот насчет раковины в ванной я ничего не обещала.
Подруги в ответ только открывали рты, дивясь ее храбрости и несгибаемому мужеству.
– Если мужик пьет, в этом всегда виновата женщина, – сказал Роман, лениво потянувшись.
– Так уж и всегда, – засомневалась Майя. – Тряпкин, ты уверен в том, что только что сказал?
– Не называй меня Тряпкиным! – закричал Рома и возмущенно засопел. – Ты же знаешь, как я расстраиваюсь, когда слышу свою неблагозвучную фамилию.
Он отвернулся от Майи и накрылся одеялом с головой.
– Ну ладно тебе, – попыталась утешить любимого Майя, – нормальная русская фамилия. А если тебе не нравится, можно пойти в загс и поменять ее. Попросить, чтобы тебе в паспорте написали «Тяпкин» или «Репкин».
Роман завозился под одеялом, но головы не высунул.
– Рома, – позвала Майя.
Возня стала активнее.
– Ты вот меня называешь по фамилии, – проворчал Тряпкин, – а тебе наверняка не нравится, когда тебе говорят про косые глаза и про то, что у тебя совсем нет талии.
Несколько секунд Ватрушкина молча открывала и закрывала рот. Роман наконец вынырнул из постели и уставился на ее перекошенную от возмущения физиономию.
– У меня?! – вскричала наконец Майя. – Глаза косят и талии нету?!
Рома встал на пол и с удовольствием потянулся.
– Вот и договорились, – сказал он, – ты не называешь меня по фамилии, а я не тычу тебе в глаза недостатками внешности. Идет?
Майя встала, молча надела халат и, громко топая, ушла на кухню. Из близко посаженных глаз у нее катились большие прозрачные слезы.
…– Звони, – сказал Рем. – Они точно там, в квартире. И футболист Пуканцев, и наша Ксения.
Василиса послушно нажала на кнопку звонка. За дверью раздалась мелодичная трель. Несколько минут они стояли у двери – стальной, но покрытой сверху ламинатом под дерево – и ждали, когда им откроют. На площадке было светло, горела пыльная, но яркая лампочка.
– Я думаю, что они спят, – сказала Василиса, глядя на продюсера сверху вниз. Она была почти на голову выше своего шефа.
– Как же спят, – засомневался Фильчиков, – если она совсем недавно мне звонила?
– Может, позвонила и заснула?
– А Пуканцев? Тоже спит?
– Пуканцев как раз спит – точно. Все мужчины, сделав свои важные делишки, поворачиваются на бок и засыпают. Так что футболист видит уже третий сон, не меньше, – Василиса пожала изящными плечиками.
– Звони еще. Буди гадов, – сказал Фильчиков, с трудом сдерживая бешенство. Конечно, они спят, пара юных кроликов! А он, Рем, не спит! И нервничает, потому что из-за Ксении, потерявшей на любовной почве последние крохи рассудка, у него из кармана уплывает полтора миллиона долларов.
– Впрочем, она и раньше не была особенно интеллектуальной, – сказал Фильчиков, шумно переводя дух.
– Ксения? – переспросила Василиса.
– А кто ж еще?
– Может, она умом и не блистала, – уточнила Сусанина, – зато была спокойной, исполнительной и любила поесть.
– Особенно мороженое любила, – вздохнул Рем и посмотрел снизу вверх на прекрасное лицо бухгалтерши.
– С орешками и взбитыми сливками.
– Может, нам предложить ей мороженое со сливками – и она будет петь? И еще зайчика плюшевого? Может, задача гораздо проще, чем нам кажется? Ей же всего девятнадцать.
Мгновение они глядели друг другу в глаза.
– А как предложить-то? Они ж спят. Под дверь просунуть? В окно забросить? – пробормотал продюсер, с трудом отрывая взгляд от Василисы.
«Какая она красавица, – подумал он невпопад, – как и полагается Василисе Прекрасной».
