Там было спокойно, и мы втроем, прижимаясь к борту, подкрались к трапу в кают-компанию. Люк был приоткрыт, и специально для того, чтобы никто снаружи не смог его неожиданно закрыть, крышку подпирали деревянные чурбаки, установленные на верхней ступеньке. Через щель у петель мы могли прекрасно рассмотреть все, что происходило внутри. Нам очень повезло, что мы отказались от плана захватить их врасплох, потому что наши противники явно были настороже. Лишь один из них спал, лежа прямо под трапом с мушкетом под боком. Остальные сидели на матрацах, которые вытащили из кают и бросили на пол, оживленно разговаривали и пили, на что указывали два пустых кувшина и несколько оловянных кружек на полу, но были не так пьяны, как обычно. У всех имелись ножи, кое у кого пистолеты, под рукой лежало несколько мушкетов.
Мы какое-то время слушали их разговор, думая, как поступить, поскольку до сих пор толком ничего не решили — только что нападать будем после того, как парализуем их силу воли явлением Роджерса. Они обсуждали свои пиратские планы: судя по тому, что нам удалось расслышать, собирались объединиться с командой какой-то шхуны «Шершень» и, если получится, прибрать шхуну к рукам, чтобы потом использовать ее для какой-то более масштабной операции, подробностей которой никто из нас не разобрал. Один из них заговорил о Питерсе, и первый помощник что-то ответил ему тихо, так, что не разобрать, а потом добавил громче, что не понимает, «почему он все обхаживает этого капитанского ублюдка в баке», и думает, что «чем скорее их обоих отправить за борт, тем лучше». На это ему ничего не ответили, но было видно, что вся компания с готовностью поняла намек, в особенности Джонс. К тому времени мое волнение усилилось из-за того, что ни Август, ни Питерс не понимали, как действовать. Впрочем, я уже решил, что свою жизнь продам как можно дороже и не позволю себе поддаться страху.
Оглушительный свист ветра в снастях и грохот обрушивающихся на палубу волн мешали нам слушать, и понять, о чем говорили внизу, можно было лишь в короткие мгновения затишья. Вдруг мы отчетливо услышали, как первый помощник сказал кому-то: «Пойди присмотри за ними. Я не хочу, чтобы они что-то затеяли». Хорошо, что сильнейшая качка помешала немедленному выполнению приказа. Когда кок поднялся с матраца, чтобы идти к нам, сильнейший крен, от которого чуть не сломались мачты, швырнул его на одну из дверей в каюты, отчего та распахнулась и поднялась общая суматоха. К счастью, никого из нас не сорвало с места и нам хватило времени поспешно отступить к баку и быстро составить план действий, прежде чем появился посланник первого помощника, точнее, прежде чем из люка показалась его голова, потому что на палубу он так и не вышел. С этого места он не мог заметить отсутствие Аллена и потому прокричал ему указания первого помощника. Питерс крикнул ему в ответ измененным голосом: «Есть», и тот скрылся, ничего не заподозрив.
После этого мои товарищи смело вышли на нос брига и спустились в кают-компанию; Питерс закрыл за собой люк. Первый помощник встретил их с притворным радушием и сказал Августу, что, раз он вел себя паинькой, теперь ему позволено занять место в кают-компании и в будущем стать одним из них. Потом он налил ему полкружки рому и заставил выпить. Все это я видел и слышал, потому что бросился следом за друзьями, как только за ними закрылась дверь, и занял прежнее место наблюдения. С собой я принес две рукоятки от насоса и одну положил рядом, чтобы в случае чего незамедлительно пустить ее в дело.
Я устроился у люка так, чтобы было удобнее наблюдать за всем, что происходит внизу, и попытался успокоить себя перед предстоящим: мы договорились, что я по условному сигналу Питерса явлюсь мятежникам в образе Роджерса. Вскоре ему удалось перевести разговор на кровавые последствия мятежа, а потом мало-помалу подвести его к теме суеверий, которые очень распространены среди моряков. Я не мог разобрать, что говорилось, зато по физиономиям присутствовавших прекрасно понимал, какое воздействие производит на них этот разговор. Первому помощнику явно стало не по себе, и, когда кто-то упомянул о том, как выглядел труп Роджерса, мне показалось, он чуть не сомлел. Тут Питерс спросил, не выбросить ли тело за борт, потому что жутко смотреть, как оно перекатывается по палубе у шпигатов. Негодяй чуть не задохнулся и медленно повернул голову, осматривая своих товарищей, как будто умоляя, чтобы кто-нибудь встал и сделал это. Но никто не пошевелился, и было видно, что вся компания страшно напугана. Тогда Питерс подал мне условный знак. Я тут же распахнул дверь, не произнося ни звука, спустился в кают-компанию и остановился прямо посреди сборища.
Сильнейший эффект, который произвело это явление, не так уж удивителен, если принять во внимание сопутствовавшие ему обстоятельства. Обычно в подобных случаях разум свидетеля сохраняет проблеск сомнения относительно того, что предстало перед его глазами, некоторую надежду, пусть даже самую слабую, на то, что он стал жертвой розыгрыша, и на то, что призрак в действительности не является гостем из древнего мира теней. Было бы преувеличением заявлять, что подобные сомнения сопровождают почти каждое явление такого рода и что парализующий ужас, который порой при этом ощущают, следует считать, даже в самых очевидных случаях, когда сила воздействия наиболее велика, скорее страхом ожидания, нежели страхом, вызванным твердой уверенностью в реальности потустороннего явления. Однако в данном случае сразу становится понятно, что в головах бунтовщиков не было даже тени сомнения в том, что им действительно явился отвратительный труп Роджерса или, по меньшей мере, его дух. Обособленное положение брига, его абсолютная недоступность, обусловленная штормом, ограничили средства обмана до такой степени, что они, вероятно, полагали, будто распознают подвох с первого взгляда. К этому времени они провели в море уже двадцать четыре дня, ни с кем не общаясь, и лишь перекликались со встречными судами. К тому же вся команда — во всяком случае, те ее члены, о присутствии которых на борту они имели основания подозревать, — находилась в кают-компании, за исключением Аллена, вахтенного, но его фигура огромного роста (шесть футов шесть дюймов) была им слишком хорошо знакома, чтобы у них хотя бы на мгновение появилось подозрение, что это он изображает призрака. Прибавьте к этим соображениям ужасающий шторм и разговоры, затеянные Питерсом; сильнейшее впечатление, которое произвел на них этим утром мерзостный вид настоящего трупа; мой превосходный грим и неверный, беспокойный от раскачивающегося взад-вперед фонаря свет, в котором они увидели меня, и не придется удивляться, что наше представление оказалось даже успешнее, чем мы ожидали. Первый помощник вскочил с матраца и, не издав ни звука, замертво рухнул на пол, сильнейшей качкой его, как бревно, откатило к подветренному борту. Что до оставшихся семерых, то лишь трое вначале сохранили подобие присутствия духа. Четверо приросли к полу, не в силах шевельнуться, — никогда мне не доводилось видеть более жалких жертв ужаса и совершеннейшего отчаяния. Противостоять нам попытались лишь кок, Джон Хант и Ричард Паркер, но их сопротивление оказалось слабым и недостаточно решительным. Первых двоих сразу застрелил Питерс, а Паркера я свалил ударом рукоятки насоса, которую принес с собой. Август тем временем схватил один из лежавших на полу мушкетов и выстрелил в грудь еще одному бунтовщику, Уилсону. Осталось трое. К этому времени они уже начали пробуждаться от оцепенения и, вероятно, сообразили, что их обманули, потому что отчаянно бросились на нас, и, если бы не огромная физическая сила Питерса, вполне возможно, одолели бы нас. Эти трое были Джонс, Грили и Авессалом Хикс. Джонс бросил Августа на пол, несколько раз ударил его ножом по правой руке и наверняка вскоре прикончил бы (мы с Питерсом не могли ему помочь, потому что боролись со своими противниками), если бы не своевременная помощь друга, на поддержку которого мы никак не могли рассчитывать. Другом этим был не кто иной, как Тигр. С глухим рычанием он ворвался в кают-компанию в решающую для Августа минуту и, бросившись на Джонса, вмиг прижал его к полу. Однако Август был слишком серьезно ранен, чтобы оказать нам хоть какую-то помощь, а я так запутался в своем одеянии, что тоже проку было немного. Но пес не отпускал горло Джонса, а Питерс был гораздо сильнее двух оставшихся противников и наверняка давно прикончил бы обоих, если бы не теснота помещения и сильнейшая качка. Наконец он смог схватить один из валявшихся вокруг табуретов и вышиб мозги Грили, пока тот целился в меня из мушкета. Очередной крен судна бросил Питерса прямо на Хикса, которого он взял за горло и задушил голыми руками. Итак, мы завладели бригом, на что у нас ушло меньше времени, чем понадобилось мне, чтобы рассказать об этом. Единственным выжившим из наших противников оказался Ричард Паркер. Напомню, что это его я сбил с ног ударом рукоятки насоса в самом начале драки. Теперь он лежал недвижимый у двери разгромленной кают-компании, но, когда Питерс тронул его ногой, ожил и стал молить о пощаде. Кроме слегка рассеченной кожи на голове, других ран у него не было, удар его просто оглушил. Он поднялся, и мы на всякий случай связали ему руки за спиной. Пес продолжал рычать над Джонсом, но, осмотрев несчастного, мы обнаружили, что тот мертв, кровь текла ручьем из глубокой раны у него на шее, наверняка причиненной острыми клыками животного.
