– Именно с этого момента дела между Барле усложняются, – туманно ответил он, прищурив и без того узкие глаза.
– Почему вы так говорите?
– Потому что, помимо президента компании, есть только один-единственный человек, который может получить копию этого документа.
– Кто?
– Уполномоченный представитель, осуществлявший передачу уставных документов в канцелярию палаты.
– И кто же это был? – поторопила я его, находясь на грани нервного срыва.
Готовясь произвести впечатление, он сделал большой глоток из кружки и бросил на меня пронзительный взгляд.
– Держу пари, что вы не догадаетесь… Антуан Гобэр.
Гобэр, преданный человек из компании Барле, правая рука своего хозяина. Только он.
Таким образом, Делакруа полностью осознавал, что он делает, принося Луи в жертву. Таким образом, младший, усыновленный брат, укравший наследство, выиграл у него по всем статьям: Дэвид восстановил свое доброе имя, одержал триумф в своих гегемонистских планах, уничтожил своего соперника… и разрушил пару, которая убила его едва зарождающиеся отношения.
Мы выпили больше половины содержимого наших бокалов, прежде чем один из нас снова заговорил. Я задумалась, что из себя может представлять личная жизнь Зерки. Трахал ли он скучную блондинку раз в неделю? Заставлял ли свою подчиненную время от времени делать ему минет в туалетах Дворца правосудия? Был ли он любителем более пикантных игр? Был ли человеком такого сорта, с которым я могла бы столкнуться в «Двух Лунах»?
– Луи рассказал вам о том, что Дэвид хотел сделать со мной однажды в «Шарме»?
– Да, – признался он, пряча нос в пенное пиво. – Он рассказал мне об этом.
– Вы не думаете… Ну, я не знаю… что этим можно как-то воспользоваться?
– Нет. До тех пор, пока мы не располагаем никакими уликами, могущими доказать, что Дэвид присутствовал в той комнате, обвинение в групповом изнасиловании не станет рассматриваться. Это было бы ваше слово против его слова. И, учитывая сложившуюся ситуацию, ваши показания, безусловно, вызовут сомнение.
Стоило ли меня подвергать такому испытанию? Дополнительному унижению? Дэвид распечатает сделанные им мои фотографии в такой позе, что все поверят в мое добровольное согласие.
В итоге я согласилась с благоразумным мнением адвоката, который одобрил мое смирение, дважды моргнув. Между тем впервые я заметила, что он был менее уверен в себе, чем обычно. Его высокомерие исчезло.
– Эль, я… я должен вам признаться.
Его правая рука нервно теребила ножку бокала, содержимое которого угрожающе пыталось вылиться на стол при каждом движении.
– После долгих переговоров мы с Луи рассудили, что для вас будет более разумно вести вашу совместную жизнь за скобками.
– Как это, «за скобками»? – заскрежетала я зубами.
– Вы остаетесь у себя в студии. Луи – в месте, которое предпочтительно держать в секрете. Вы по максимуму избегаете контактов, особенно на публике.
Я напряглась всем телом, сидя на стуле, и синтетический каркас скрипнул подо мной, когда я подпрыгнула, чтобы наброситься на своего собеседника.
– Это вам пришла в голову такая блестящая идея?
– Подождите. – Он попытался защищаться, вновь обретя прежнюю властность и чувство превосходства. – Вы правильно поняли все, что сегодня случилось во Дворце правосудия? Это война! Открытая, беспощадная война!
Имел ли он сейчас в виду двух братьев или же судебный поединок, в котором противостоял своему бывшему наставнику, адвокату Боффору?
– Они пустят в ход абсолютно все, что смогут, чтобы запятнать репутацию Луи, – добавил Зерки.
– А жить со своим мужем… вы считаете, что это может его запятнать? – задохнулась я от возмущения.
Я знаю, я не была честна до конца. Я заставила Луи тащить на себе всю тяжесть этого решения, которое приняла сама, в одиночку, хотя оно требует мнения обоих. Я стала первой, покинувшей семейный очаг.
– Вы прекрасно понимаете, что я хочу этим сказать: Луи желает оградить вас от нападок, которые будут направлены на него. Поверьте мне, они будут. Если мы станем держать вас на расстоянии, возможно, противники сосредоточатся только на нем. Но если возле него будете находиться вы, то пресса растопчет вас. В конце концов они разузнают все о вашем прошлом в агентстве «Ночные Красавицы»…
Я предпочла не спрашивать у него, что конкретно Луи рассказал обо мне…
– …Не воспринимайте мои слова как критику. Я не испытываю желания как-либо осудить нравственность ваших действий. Но…
Что еще он собирался сказать мне с видом хомячка, страдающего запором?
– …бессознательно от вашей пары исходит шлейф эротической распутности, который в данной ситуации наносит вред нашим интересам.
Я собиралась повозмущаться, но он жестом попросил меня сохранять молчание.
– Не важно, вы или нет создали тот чертов блог. Общественное мнение поверило в это, и этого достаточно. Общественность, предаваясь мечтам, возмущается, что кому-то удалось воплотить мечты в реальность. Ваша разница в возрасте, ваше заточение на год в гостиничном номере… Все эти факты на самом деле вызывают зависть. Проще говоря, до тех пор, пока вся эта история не закончится, желательно, чтобы вас считали расставшейся парой, а не парочкой развратников, купающихся в роскоши.
Мне нечего было ответить. Я просто была в отчаянии от того, что подобные рассуждения помешали мне тогда, когда я пыталась освободить Луи от его прошлого.
– Никаких появлений на публике, – в итоге покорно согласилась я. – Но это нам не помешает встречаться наедине?
– Нет… Но только ни у вас, ни у него дома. Начиная с сегодняшнего вечера вам следует быть готовой к тому, что папарацци станут толпиться под вашими окнами.
Он указал рукой на одну сторону переулка, будто бы туда с улицы Вьей-дю-Тампль должна была вот-вот ворваться свора фотографов и броситься на нас.
– Я даже посоветовал Луи более радикальное решение, – добавил Зерки. – Но он категорически воспротивился ему.
Более радикальное, чем жизнь друг без друга?
Я вопросительно посмотрела на него, и он снова уставился на меня своим ничего не выражающим тяжелым взглядом.
– Учитывая ваши прошлые отношения с Дэвидом, можно предположить, что чем больше вы будете демонстрировать единомыслие вашей пары, тем больше будет накаляться ярость вашего несостоявшегося мужа.
– И что же в таком случае является волшебным рецептом его успокоения? – с вызовом спросила я. – Устранение одного из нас двоих?
Он изобразил хищную ухмылку, очевидно, задетый степенью моего цинизма и моим боевым настроем. С таким выражением лица Зерки больше чем когда-либо был похож на исполнителя грязной работы из фильмов про мафиози.
