Сейчас, когда я все это пишу, мне кажется, что почти все на том острове, с его метеоритами и светящимися полосами на воде, случилось лишь для того, чтобы мы с тобой встретились и полюбили друг друга. Ты со мной согласна? Когда мы впервые занимались любовью, звезды прыгали вокруг, подобно тихому фейерверку, и мы были так зачарованы ими, что не находили слов, да они и не были нужны. Мы лежали на досках причала, парализованные и изумленные. Даже собаки перестали лаять.
Возможно, именно поэтому я сейчас пишу тебе. Нью-Йорк, особенно этим летом, давит, словно похмельное утро. Если я не запишу то, что с нами случилось, у меня может возникнуть мысль, что это была просто сказка. Но это была реальность! Звезды танцевали над нами. И мы любили друг друга.
Я знаю, что однажды моя сестра сказала тебе, будто я всегда получал все, что хотел. Не верь ей. У Джуд совсем неправильное понимание того, когда мне везет. Она, как ни странно, считает величайшей удачей мое поступление в медицинскую школу на Карибах. Сестра напрочь игнорирует тот факт, что я туда отправился после пятидесяти семи отказов от медицинских школ в Соединенных Штатах и что отъезд здорово помешал моим планам, касающимся женитьбы. Джуд любит меня, но — сознательно или нет — не хочет видеть меня счастливым.
В нашу последнюю ночь ты сказала, что все закончилось и что ради своих детей ты должна вернуться домой и попробовать возродить свой брак. Мне тогда показалось, что семейная жизнь у тебя разладилась давным-давно. Я подумал, что жизнь с человеком, которого ты больше не любишь, мало чем поможет твоим детям.
Честно говоря, я никогда не намеревался жениться на будущем докторе и уж точно не рассчитывал на то, что у этого доктора будет развалившийся до меня брак и двое детей. Но это никак не влияет на тот факт, что я люблю тебя, Сильвия Беллинджер.
Помнишь тот урок о тонах сердца у доктора Нагаробота, когда он вызвал тебя к доске и ты сказала, что у пациента «аортальный стеноз», хотя мы прослушали запись сердцебиения здорового человека? Он посоветовал тебе взять стетоскоп и послушать свое собственное сердце. «Вы не узнаете, как стучит сердце больного человека, если не будете знать, как должно звучать здоровое сердце», — сказал он тогда.
Ви, ты помнишь еще, как должно биться здоровое сердце счастливого человека?
Любящий тебя Саймон.
— Холли? — На этот раз в дверях появился папа, застав меня врасплох. У меня не было времени спрятать письмо, поэтому я сложила последний листок и бросила его на пол за кровать. Папа, как обычно, сделал вид, что ничего не заметил.
— Ты уже собралась? — спросил он.
— Собралась! — откликнулась я таким тоном, каким обычно убеждала себя, что готова к школьным экзаменам. Но к ответам на экзаменационные вопросы я всегда была готова, а как быть с ответами на те вопросы, которые возникли у меня после прочтения письма Саймона? К вопросам по программе я всегда была подготовлена лучше, чем к реальной жизни.
— В котором часу твой самолет? — осведомился папа. Он немного нахмурился, видимо, из-за того, что мои вещи все еще валялись на полу, вместо того чтобы лежать в чемодане.
Я сказала, что самолет в четыре часа дня, но, поскольку это международный рейс, мне нужно будет приехать в аэропорт на три часа раньше. Папа посоветовал не перегружать чемодан и не забыть про одежду в сушилке.
Как только он ушел, я подобрала письмо Саймона с пола и спрятала его обратно в конверт. Конверт я положила в свой бумажник, вместе с билетами на самолет и паспортом. «По крайней мере, самое важное я уже взяла», — подумала я, представив, как завтра буду проходить таможенный досмотр. Интересно, придется ли мне что-нибудь декларировать через год, когда я решу вернуться?
Глава 4
Добро пожаловать в Винчестер
Каким бы одиноким вы себя ни чувствовали, помните, что на самом деле вы не одни. Не гордитесь тем, что не просите никого о помощи.
Оксфордский учебник клинической медицины
Через час после ужина или около того стюардессы начали прохаживаться по салону, предлагая булочки, сок и кофе, словно еда могла помочь нам забыть о том, что мы провели в воздухе всю ночь, пересекая часовые пояса. Я знала, что завтрак и солнечный свет увижу только после посадки, но теперь мне было немного не по себе от этого знания. Все было прекрасно, пока я мечтала о том, как оставлю свое прошлое позади, но я понятия не имела, как буду строить свое будущее в совершенно незнакомом месте.
«Успокойся, — говорила я себе. — Мысли позитивно». Не получалось. Единственное, что у меня хорошо получалось, — это волноваться. Первый раз я разволновалась, когда поняла, что перестаралась с багажом, — в аэропорту мне с трудом удалось поднять чемодан и перетащить его через бордюр. Потом мой багаж прошел контроль, на него повесили красный ярлычок, и я пошла к самолету, переживая, что чемодан забудут переправить на борт и я его больше никогда не увижу. Я думала об охране аэропорта, о красном ярлычке и о террористах, из-за которых проверяют весь багаж. Затем в моем воображении возник отец, и я снова увидела, как он машет рукой на прощание. Папа выглядел таким грустным и растерянным, что я ничего не смогла с собой поделать и тоже загрустила. Признаться, мне самой казалось, что я уже давно сбита с толку.
С тех пор как мама уехала в Гренаду, отец постоянно переключался с рассеянности на подозрительность. Похоронив маму, папа готов был ждать от людей самого худшего, и в первую очередь это касалось меня. Потому что я похожа на нее, потому что уезжаю, чтобы не иметь с ним ничего общего, потому что я не люблю его, потому что я никогда не вернусь домой. Самолет провалился в турбулентную яму, и мое сердце в ту же секунду панически заколотилось. Господи, несмотря ни на что, я так надеюсь вернуться домой!
Единственной возможностью отрешиться от грустных мыслей и переживаний была попытка сконцентрироваться на чем-то другом. Например, на книге, которая лежала у меня на коленях, на «Синхронии», открытой на главе, в которой Юнг рассказывает о рыбах. Когда он исследовал историю символа рыбы, на него внезапно посыпались разнообразные совпадения, связанные с рыбой, — семь раз только за один день. «Это не вопрос причины и следствия, это просто совпадение во времени, некая синхронность», — сделал он вывод.
Глядя на трясущийся салон и то, как убирают выпавшие кислородные маски, я внезапно подумала, «совпадет» ли кто-нибудь со мной. Я представила Мэттью Холемби и вспомнила слова брата о том, что он, наверное, очень расстроился из-за моего отъезда. Да, Мэттью не выглядел счастливым, когда провожал меня из больницы. Но я не дала ему повода взять ручку и писать письма, похожие на письмо Саймона Берга. Наш разрыв был таким же формальным, как и отношения.
Мэттью сидел в комнате отдыха, лазил по Интернету и ел свой ленч. Он был в тех же очках с толстыми стеклами, которые, как и вчера, склеил липкой лентой. Очкам не повезло, они попали под стокилограммовую леди в процессе перекладывания ее с операционного стола на каталку. Когда он заметил меня, его лицо озарилось кривозубой улыбкой.
