– Но длина, как и время, категория абсолютная?
– Разумеется. Но это вовсе не значит, что мы все находимся на одной шкале. Один умный, но очень плохой человек мне объяснял, что мы, проваливаясь, по факту отрываемся от времени, как от… несущей конструкции, наверное. Мы проваливаемся в другой мир, в котором тоже черт знает что творится, но не соединяемся с ним окончательно, время у нас свое. Физически мы живем в нем, то есть у нас рана заживает месяц, насморк лечится за семь дней, но стареем мы в десять раз медленней.
По идее, Теренс должен сейчас начать удивляться и падать в обморок, но мы эту стадию уже прошли раньше, я просто повторялся.
– То есть твой рак тогда не остановился совсем, но очень сильно затормозился. Он не был местным, ты принес его с собой, и время для болезни тоже изменилось. Что сейчас сказали? Тебе и остальным?
Я взял со столика рядом с грилем открытую бутылку пива, отхлебнул из горлышка.
– У всех пошел обратный процесс, опухоли… рассасываются, что ли, – развел он руками. – Все сработало, как ты и сказал.
– Думаю, что они не рассасываются, это другое. – Я поставил бутылку обратно и начал длинными щипцами переворачивать шипящие на жару колбаски. – Если бы кто-то смог посмотреть на… не знаю, снимки, например, самой опухоли… – И сразу перебил желавшего что-то уточнить Теренса: – Я не знаю, как там все это диагностируется, я просто пытаюсь донести свою мысль, так что погоди перебивать. – Тут я сам сбился, но затем продолжил: – Так вот, если бы кто-то посмотрел на снимки самой опухоли в хронологическом порядке, то заметил бы, что она не «рассасывается», а развивается обратно, ровно в том же порядке, каком и развивалась в сторону увеличения, с идеальной точностью.
– Почему? – Вид у Теренса был озадаченный.
Всю теорию целиком я пока ему еще не выкладывал, отделывался короткими объяснениями, откладывая основное на потом, то есть на сейчас.
– Есть мир, а есть его изнанка. Есть свет, а есть тьма… темнота – это не тьма, темнота это просто отсутствие света, – повторял я чужие слова. – Свет – это то что светит, тьма – это то, что темнит, не знаю, как еще сказать. Это нечто абсолютно обратное свету. Где нет света – там темнота, и вот в темноту приходит Тьма. То же самое происходит со временем.
– В смысле?
– Вот смотри. – Я выудил из кармана фартука блокнот с карандашом, специально для этой беседы припасенный, нарисовал некую поверхность, воронку из нее и снизу другую воронку, в которую переходила воронка первая, просто вверх ногами. – Это где мы, где свет. – Я потыкал острием карандаша в поверхность верхнюю. – Эта воронка – это всплески Тьмы в нашей действительности, в данном случае мутные пятна. Чем ближе к эпицентру вот этого водоворота, – я показал на воронку, – тем больше все идет наоборот.
– И время?
– И время. Оно по факту поворачивает назад, в обратном направлении. Я привез тебя… вас всех сюда – и вы, никак не привязанные к течению времени в этом мире, легко последовали за временем прокола… мы проваливаемся через маленькие проколы в действительности сами. Ты понимаешь?
– Ну… вроде бы понимаю. – Вид у Теренса был малость сконфуженный.
– То есть во время этих… сеансов… терапии ты просто помолодел. И твой рак вернулся в исходную стадию. Какая она теперь?
– Похожа на вторую вроде как. – Теренс развел руками. – Но я там чуть с ума не сошел, до сих пор кошмары снятся.
– Лечение приятным не бывает, – усмехнулся я.
Кошмары мне не снятся, но после этих наших «лечебных поездок» меня еще долго потряхивало. Очень трудно выдерживать целыми днями ощущение того, что нечто насильственно сводит тебя с ума. Пусть мы и были в безопасности от тварей в бронированных машинах, но миллиарды бормочущих голосов Тьмы уверенно проникали в мозг, раздирая его когтями на части.
– Это было больше похоже… даже не знаю на что, – скептически скривился он.
– Как бы то ни было, – я взялся переворачивать вырезку, – это действует против всего, что ты принес с собой. Если бы ты был беременным, то плод бы у тебя уменьшился, затем превратился бы в эмбрион, а потом просто исчез.
– Я не беременный, – коротко сказал Теренс.
– Возможно, я же не возражаю. Но возраст мы тоже привозим с собой.
– Я понял. – Теренс чуть нахмурился. – Ты это к чему сказал?
Он мужик умный, я давно это заметил. И сейчас опять оценил.
– Уоррен Блэйк. Ты же к нему вхож?
– В какой-то степени да.
– Он немолод. Он проживет тут раз в десять дольше, чем должен был жить там, откуда провалился, но это не предел, как ты теперь понимаешь. Он может стать моложе.
– Насколько моложе стал я?
– А сколько времени у тебя развивалась болезнь из второй стадии в четвертую?
Он пожал плечами.
– Не так уж долго. Год? Не знаю. И я пока не готов ехать туда снова, если честно. Я бы пока подождал.
– Но год этот к тебе вернулся. Через полгода наберешься духу выехать еще несколько раз?
– Да, наверное. – Теренс задумчиво потер свою короткую бороду.
– Тогда мы сможем за год… отбить еще год, так? То есть уже два.
Пусть в Углегорске о таком феномене знали многие, но омолаживались и лечились так только самые смелые и крепкие, потому что такие поездки действительно чистый экстрим. И опасность здесь на вторых ролях, больше за собственный рассудок боишься. И была такая теория, что те, кто находился рядом с Тьмой слишком долго, становились адаптантами – странной нелюдью, агрессивной и смертельно опасной. В этом мире их нишу занимают психанутые «синдромники».
Но если тебя припрет, как вот Теренса, то съездить к Тьме можно. Другое дело, что в следующий раз он поедет туда сам, без моего участия, потому что всему хорошему есть предел.
– То есть ты хочешь, чтобы я познакомил тебя с Уорреном? А ты предложишь ему скинуть возраст?
– Не знаю, как насчет «скинуть», это трудновато выдержать, а вот совсем остановить старение – вполне. Но не только это. – Я посмотрел Теренсу в глаза. – И кстати, насчет возраста… ты пока сам подумай над тем, что я тебе рассказал.
Теренс, как мне кажется, не понял пока главного – того, что ему отмерен век долгий до невероятности, если не погибнет, конечно. И мне. И всем остальным чужим. Просто мысль эта настолько невероятная, что даже при изобилии фактов сама, без подсказки, в голову не лезет. Вот как ему сейчас.
Он задумчиво посмотрел куда-то мимо меня, затем кивнул, решив что-то.
– Уоррен устраивает вечеринку в честь второй годовщины создания анклава, через субботу. Там будет не слишком много людей, и ты сможешь поговорить. Я организую тебе приглашение.
– Это было бы очень хорошо, – согласился я.
Колбаски уже точно готовы, скоро лопаться начнут, так что их можно снимать с решетки. Я взял со столика щипцы и начал перебрасывать колбаски одну за другой на блюдо.
