Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Мне показалось, она догадалась, все поняла. Не преследовала. Отдалилась. Держалась, будто ничего страшного. Прекрасное самообладание взрослой женщины. Кандидата наук, старшего научного сотрудника, ученого в юбке. Ведущего экспериментальную работу под началом завлаба. Который, между прочим, по слухам – ее любовник. Притом что она замужем, опять-таки, между прочим. А сколько у нее таких, прочих, было? Что для нее вообще значит любовь? Неужели, не более чем приятный опыт? Неужели, и я для нее, так, скорпиончик? И неужели, слова, что она так жгуче шептала в самозабвении наших объятий – всего лишь слова?
Требовалось объясниться.
Отчетливо помню тот день. Черно-белый. Как фотография в старом альбоме. Декабрь, выпал снег, растаяло, подморозило. Все обесцветилось. Я шел на работу. Грудь сжимала тоска.
Не знал, как начать. Но твердо решил: сегодня. Дальше отмалчиваться невозможно. Без нее мне не жизнь, но и с ней мне не быть. Вычеркнуть человека сверх моих сил. Она взрослая, опытная, должна все понять. Поговорим, а там видно будет. В зоопарке дорожки обледенели. Пару раз поскользнулся. Немного опаздывал, но нарочно шел длинным путем. На голых деревьях кое-где задержались осенние листья, грустные, жалкие, одинокие, как мои стылые мысли. Небо давило свинцом.
Войдя в лабораторию, я как-то особенно бодро разделся, с энергичной такой подвижностью энтузиаста, будто соскучился по работе после долгой отлучки…
И тут увидел глаза Соломоныча – алые. И лицо – белое.
Казалось, он неважно себя чувствует. Я раскрыл было рот – справиться о здоровье, но тут вдруг заметил, что у всех окружающих такие же нездоровые, непонятные мне, пугающие… Соломоныч выдавил:
– Ада в больнице.
Я похолодел. Почему-то мгновенно понял, что не какой-нибудь там банальный аппендицит. Автокатастрофа, сообщил кто-то рядом. И кто-то еще, и еще, заговорили, рассыпаясь в подробностях, а я глох и слеп. Нынче ночью. Ехала с мужем. Он был за рулем. Пьяный, не пьяный, неизвестно, да теперь и неважно. Он у нее гонщик, пошел на обгон. Скользкая дорога, «камаз», лобовая. По прикидке гаишников суммарная скорость порядка двухсот.
Что с ней?.. В реанимации. Врачи говорят, состояние критическое… В какой больнице?.. Они делают все возможное… Номер больницы!.. Да не надо, ничем ты там не поможешь… Номер! Поеду, сказал!..
Скользкие, невозможно скользкие эти дорожки, бардак, куда смотрит администрация, глазеют, животные, на что тут смотреть, сидели бы по углам, так нет же, шастают, посетители, будний день, очень много людей, не протолкнуться, в метро, не задохнуться бы, душно, медленно, долго, невыносимо, ходят черт знает как, эти автобусы, сколько можно, пешком быстрее, лучше бегом, обдувает, морозит, вот уже здесь, белые корпуса, черные окна, белые стены, черные вороны, белые халаты, черные мушки, белые молнии, черные, черные, черные круги перед моими глазами…
Неужели, это?
Вот эти склянки, трубки, дыхательный аппарат. И этот страшный, восковой муляж со шлангами во рту, словно раздутый изнутри, в багрово-фиолетовых по сальной бледности потеках.
И табличка в изголовье. Фамилия, имя.
Это – Ада?!
Меня поддержали за локти. Довели до двери. Сказали крепиться. Теперь понимаю, почему не хотели впускать? Да, да, доктор, вы меня извините, все понял. Кто я ей? Кем прихожусь? Близким? Насколько? Нет, нет. Просто знакомый. Просто коллега.
Через два дня она умерла.
Когда сообщили, ничто во мне не шелохнулось. Никаких эмоций. Бесчувственность, хоть режь. Только горло сдавило, невозможно стало слюну проглотить. И что-то со зрением: все размывалось, текло. Больше – ничего.
И еще, помню, в голове повисла одинокая мысль. Она поразила меня оскорбительной неуместностью, цинизмом, кощунством. Но более всего поразила неоспоримостью правды: «Нет человека – нет проблемы».
На похороны не пошел.
10
В ту зиму мне приснился странный сон.
Будто стою на Т-образном перекрестке лабиринта. Спиной к стене, лицом назад, откуда я недавно вышел. А в обоих концах поперечного коридора витают смутные голоса. Я кручу головой, пытаясь увидеть источники голосов. Но вижу лишь сумрак теряющейся перспективы. Мне становится жутко. Я отчетливо слышу их перекличку. Но главная жуть – они обсуждают меня.
Голос справа: «Этот человек, безусловно, виновен».
Голос слева: «Он не свободен, и значит, не волен в поступках».
Справа: «У человека всегда существует выбор».
Слева: «Нельзя быть уверенным, что выбор делает он, а не делают за него».
Я хочу что-то произнести. Ничего не выходит. Мои губы немы. Я весь онемевший, бесплотный, бездейственный, меня словно нет. Но раз меня нет, как я могу находиться в этой кошмарной реальности? И может ли быть реальностью голос того, кто незрим?
Справа: «Гнет обстоятельств не отменяет личной ответственности».
Слева: «Главная ответственность любого существа – сохранить самое себя».
«Давайте не будем заниматься вульгарным зооморфизмом».
«Но и не будем забывать первичность законов природы».
«Инстинкты не могут быть выше морали».
«Но мораль не может быть выше нравственности, важнейшего человеческого инстинкта, который и отличает личность от особи, а мораль как раз-то придумана, чтобы личность насильственно подавить».
«Мораль существует для интеграции личности в общество. Без строгой морали общество рушится, наступает хаос, и когда это случается, личность исчезает как таковая, а на первый план выходит особь, животный инстинкт».
«Так не эта ли катастрофа произошла с нашим обществом: от перестройки к распаду, от гласности к аморальности, от демократии к вседозволенности, от свободы предпринимательства к инфляции нравственных ценностей? И не эти ли обстоятельства определили судьбу нашего подсудимого?»
Тут я содрогнулся: меня судят? За что? В чем обвиняют? Какое имеет ко мне отношение это раздвоенное призрачное многословие?
Неожиданно грянул еще один голос. Он донесся оттуда, откуда я вышел, и куда с испугом смотрел. Там был яркий, слепящий свет.
«Прошу вас не отвлекаться! В составе преступления мы разбираем только два слова… Только два, действительно важных… Любовь… и Смерть».
Тот сон я помню. Не слово в слово, но его образ. В нем сконцентрировалась жизнь, остановившаяся в мертвой точке декабря. Минул январь, потек февраль. Не отпускало. Все время боль. Опустошенность и смертельная усталость.
Все мои мысли оставались скованными Адой. Которой больше нет. Я понимал, нас разлучила независимая от меня причина, рок. Но понимание не заглушало отвратительного чувства, что ее гибель все же как-то связана со мной. Я осознал простую вещь. Словно очнулся ото сна, в котором раньше жил, и вдруг раскрыл глаза. Очнулся потрясенный – той очевидностью, которая всегда присутствовала рядом, и на которую я обратил внимание так запоздало: нельзя шутить с любовью.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
