– И я…
Горло сжал спазм. Я не мог говорить о своей боли. Произнести вслух значило погрузиться в самое пучину отчаяния.
Ты молчала, и я это оценил. Ты не подталкивала меня к беседе, ты просто ждала. Твое терпение – дар. Молчать с тобой рядом было так легко. Ах, Фантин… Спасибо тебе за это.
Я продолжал расспросы.
– Что произошло в Париже, что тебе пришлось спасаться бегством?
Ты заколебалась. И я понял, что веду себя нетерпеливо и непростительно настойчиво.
– Не сердись. Жена считает меня грубым, и Джульетта в этом с нею сходится. Она подшучивает над моей страстью вытягивать из людей истории. Я слишком жаден до человеческих комедий, трагедий и фарсов. Джульетта утверждает, что все услышанное – и подслушанное – я убираю в папку и храню до лучших времен. Собираю черты характера, добавляю пикантные подробности, все хорошенько перемешиваю, держу на огне, и – ап! – публике представлена новая книга. Но я всего лишь предлагаю свое восприятие жизни. Как зеркало, в котором можно увидеть самого себя, только при другом освещении.
Ты по-прежнему не отводила глаз от бесконечного темного моря. Твои плечи начали вздрагивать.
– Озябла? – спросил я. – Возьмешь мой сюртук?
– Нет. Нет, спасибо.
– Так в чем дело?
Ты показала на бурлящую воду.
– Иногда мне кажется, она зовет меня. Жаль, мне недостает храбрости услышать ее призыв.
– А если б достало, что бы ты сделала?
Я страшился твоего ответа, но что-то внутри меня хотело его услышать.
– Я бы последовала ему. Отдала бы себя морю.
– Ты настолько сильно жаждешь смерти?
– Нет. Нельзя сказать, что я хочу умереть. Я просто не могу больше жить. Я не могу так сильно тосковать по нему, так страстно желать.
А затем ты повернулась ко мне, и я увидел твое потрясение.
– Ты и сама этого не понимала?
Ты качнула головой.
– Пожалуйста, простите меня. У меня нет права так с вами разговаривать. Навешивать это бремя на вас.
Ты и вправду выглядела подавленной.
– Не обижай меня, Фантин. Все это время мы гуляли и беседовали, как равные. Мужчина и женщина, которые разделяют одинаковую боль утраты. Мужчина и женщина, раскрывающие друг другу сердце под этим ночным небом. Если б я не желал слушать, то сказал бы тебе об этом давным-давно.
Ты склонила голову. Я взял тебя за подбородок и приподнял лицо. Твоя кожа была нежна, и, несмотря на тяжелый разговор, меня окатила волна удовольствия.
В этом мое благословение и мое проклятие. Мои страсти спрятаны глубоко, но они всегда готовы выплеснуться на поверхность. Сексуальное наслаждение – мой способ вырваться из рутины; способ куда более верный, нежели все мои романы, пьесы, стихи или политические памфлеты.
Это сильнее меня. Только потакая своим страстям, своей похоти, нахожу я забвение, коего жаждет моя душа.
Я наклонился вперед. Медленно, предупреждая тебя о своих намерениях: ведь я не злодей и не развратник, чтобы вырывать поцелуи силой. Ты не отшатнулась, не вздрогнула. И тогда я нежно тебя поцеловал. Ты никак не откликнулась на мой поцелуй, даже выражение лица осталось прежним.
Ах, Фантин, ты была уже почти мертва, но еще этого не знала.
– Ты не нуждаешься? Мадам Друэ платит тебе довольно?
– Все хорошо.
Вот теперь ты заколебалась.
– Что такое, Фантин?
– Я слышала о вас, мсье Гюго.
– И что же?
– Слышала от других служанок…
Ты смущенно замолкла. Я улыбнулся.
– Так скажи мне, какие ужасы тебе поведали?
– Нет, совсем наоборот. Они говорят, вы добрый и щедрый, и если девушке нужны деньги, вы нежны с нею и почти ничего не просите взамен.
– Ты желаешь, чтобы я был щедр с тобой?
– Если это вам поможет, мсье. Если я вам нужна, то буду счастлива дать вам то, что вы пожелаете, – но никаких денег я не возьму.
– Но почему?
– Из-за тоски.
– Твоей?
– Нет, мсье, вашей.
Я не знал, что сказать. Давно я не встречал ни в ком такого понимания. Поэтому я поцеловал тебя еще раз. А затем мы повернули обратно, идя по собственным следам.
– Я бы все-таки хотел заплатить тебе.
Я повторил свое предложение опять.
– Нет, в этом нет необходимости.
– Но если я не заплачу́…
Я оборвал себя. Почему я рассердился на твой упорный отказ принять монеты в обмен на то, о чем я хотел бы тебя попросить? Почему я был так настойчив?
Второй раз за вечер ты предугадала мои мысли:
– Я знаю, что вы собираетесь сказать. Если вы не заплатите, то вам придется ухаживать за мною, а этого вы не хотите.
Ты напомнила мне ночную нимфу. Девушка с разметанными по ветру волосами, сверкающими серо-голубыми глазами, отражающими блеск волн и лунный свет.
– А ты хочешь, чтобы я ухаживал?
Ты объяснила:
– Никто не заботился обо мне уже очень давно. Я снова хочу испытать это чувство. Совсем немного. Проверить, достаточно ли этого, чтобы удержать меня в жизни.
– Ты поразительное создание… Предлагаешь мне сделку?
Ты улыбнулась.
– Можно сказать и так.
Я отодвинулся. Погладил твои прекрасные волосы, завладел локоном. И снова ощутил запах. Что за аромат! Он больше подошел бы даме, восседающей в гостиной за чашкой чая, чем служанке, бредущей по берегу острова Джерси.
Я достал из кармана пригоршню монет и раскрыл ладонь.
– Уверена, что не возьмешь?
– Здесь, на острове, многие с радостью возьмут их, мсье. Но не я. Если вы чего-либо хотите от меня, я подарю вам это безо всяких денег, в обмен на те чувства, которые вы, возможно, испытаете по отношению ко мне.
Ты решительно согнула мои пальцы поверх монет, отвергая предложение ясно и определенно. А затем… затем ты прижалась ко мне. Подарила поцелуй и ответила на мой. У меня перехватило дыхание.
Отодвинувшись, ты произнесла одно слово:
– Спасибо.
Я поразился.
– Во имя неба, за что?!
– За то, что заставили о многом задуматься. Первый раз за долгое время. А теперь я должна идти.
– Позволь мне тебя проводить.
– Нет, у вас есть дела куда важнее, чем я.
Но я не хотел, чтобы ты оставалась одна под чернильно-черным небом. Боялся, что ты решишься и шагнешь с берега в глубину. Представлять, как ты погружаешься в воду, как намокает и тяжелеет платье, как оно тянет тебя вниз, как тебя поглощает стихия, – я не мог! Я не мог опять воображать крутящийся водоворот, песок и водоросли в прекрасных волосах. Я спасу тебя, Фантин. Спасу хотя бы тебя.
