— Их хайсе Артур. Зер ангенейм[9].
Доктор посмотрел на молодого человека недоверчиво, словно отказываясь поверить, что перед ним действительно Артур. Тут позади возникла телевизионщица с блокнотом и энергично прокартавила:
— Артурик, немецкий практикуешь? Молодечек… Это Артур, наш ведущий, — заявила она Доктору. И полетела дальше.
Доктор рассеянно улыбнулся.
— Артур Афлатулин, кунстлер унд кунствиссеншафтлер[10], — еще раз представился Артур.
Между знакомящимися пролегла длинная упитанная тень. Артурик поднял выцветшие голубые глаза и увидел полного блондина в розовой рубашке. Тонкие благовония, распространенные незнакомцем, делали его похожим на древнего сирийца или парфянина. Но как только маска, созданная запахом, спала, Артурик увидел перед собой обычного розового немца. Вроде тех, у кого он постреливал в Интуристе сигареты.
— Э-э… Будьте знакомы, — Доктор повернулся к Артурику. — Мой аспирант, студент Венского университета господин Артур Брайзахер, знаток эпиграфики. Артур, вот вам неожиданный наменсбрудер, товарищ Артур… э-э…
— Можно просто Артур, фамилии часто затрудняют международные контакты, — сказал Артурик.
— Вот как? Моя фамилия мне в этом, как правило, помогала. Так вот, Артур, твой наменсбрудер, или по-русски toska, — ведущий наших телемучений, человек, имеющий какое-то отношение к искусству. Кроме того, он интересуется немецким языком.
И исчез, сославшись на экстренную консультацию с профессором Савинским.
— Доктор… Он же — Доктор! — объяснил Брайзахер, когда они остались вдвоем. И доверительно пожаловался: — Мне так жмут эти новые брюки…
Тезки поговорили об удивительной биографии Доктора (путь от безвестного врача до всемирно признанного историка) и разошлись. Приметив какого-то лысого широкоплечего парня, Брайзахер побежал к нему. Стало видно, что брюки ему действительно жмут, а тучная грудь при беге делала смешные подпрыгивающие движения. Добежав, он принялся о чем-то махать руками; Артурику показалось, что несколько раз Брайзахер показал на него. Впрочем, австриец просто отгонял невесть откуда взявшегося осленка, пока не подбежал толстый мальчик и не утащил осленка куда-то.
Скоро внимание Артурика уже было отвлечено. Вокруг него стали постепенно нарастать женщины. Телевизионщица, что-то снова уточняющая и довольная каждым ответом Артурика. Молодая археологиня, спутавшая Артурика с артистом Нахапетовым, но не уходящая после того, как ей сказали, что это не он. Числящаяся поваром дама из Литвы попросила прикурить и так и осталась рядом, стильно дымя. Еще какие-то особы — одна из них даже окликнула Артурика по имени. Вот тебе и пустыня.
Артурик разговаривал с ними. По-детски мягкие пряди волос, чистые глаза, открытая улыбка фигуриста. Тонкая, одновременно какая-то надежная фигура. Налет монголоидности сообщал драгоценную горчинку — вроде той горошины, что не давала всю ночь уснуть одной безымянной принцессе.
— Доктор, вы опять чем-то расстроены? — мягко спросил Савинский.
— Что? Нет. Но телевидение… Зачем нужно было это телевидение, хаос, иллюзии? Мы так мирно сосуществовали с нашим подземным монастырем, забирали у них только самое ненужное, то, что и без нас пустили в утиль; мы уважали их маленькую философию и не лезли в их могилы со своим уставом. Теперь приезжает ваша местная фабрика грез, с этим смазливым штази; день потерян, а…
Савинский слушал вполуха. Его больше волновало, как он будет рассказывать о двух вчерне прочитанных Брайзахером текстах — отрывке из Сутры золотого блеска и детском стишке про куклу. Тяжелый характер у Доктора, сварливый; бедная Марта. В Средние века от таких мужей избавлялись ядом…
На Артурика безбожно светила и рычала включенная телетехника. За его спиной, к пыльному горизонту, ветвились лабиринты раскопок. В руках — несчастный кувшин монаха Дхармамитры.
— Древняя земля советской Средней Азии… — начал Артурик.
Какой фигуркой был Артурик на часах с ратушной площади? Неужели никакой?..
Луиза медленно шла по городу. Который час? После того как полгода назад она заложила часы в ломбард, еще долго по привычке смотрела на опустевшее запястье. Теперь почти отучилась. Итак, часы Луизы весело тикают в ломбарде на окраине Праги, если он, конечно, еще существует… Что существует — ломбард? Прага? время? Существует ли сейчас само время?
В ответ часы на ратуше пробили два раза. И принялись замедленно назвякивать баховскую «Шутку». От Шутки выворачивало наизнанку мозги — часы словно методично смеялись: «Слышите, мы не показываем время, мы его замедляем, зааамеееедляяяя… яяя… мммм».
Даже две фигурки, плясавшие под Шутку, легкомысленно выпадали из траурного ритма. Кавалера, вылитого Щелкунчика, заклинило в приседаниях. Его круглая партнерша, кондитерское чудо с плоской грудью, равномерно кружилась вокруг Щелкунчика, как планета-спутник. Танец закончился неожиданно: фигурки как по команде присели и сдернули с себя маски. Под уродливой маской кавалера оказалось прелестное женское лицо, под молочно-кисейной физиономией барышни — черная борода и тюрбан. Горожане обожали этот момент.
Под замерзшими ногами хрустел тающий лед.
Луиза оказалась на пестрой набережной. Здесь чувствовалась суета, было больше света, гуляли неголодные университетские профессора, с которыми у новой власти возникло что-то вроде романа. Жизнь продолжалась, и этой банальности никто не стыдился. Часы на ратуше продолжали праздновать Время своими кукольными плясками. В пивной на Гуттенберг-штрассе еще веселее звенели им в ответ кружки с напитком бывших истинных арийцев. Ожившая местная газета даже сообщала о монументальном поползновении властей соорудить памятник то ли Марксу, то ли Суворову.
«Соорудят Тамерлану, чтобы никого не обидеть», — Луиза остановилась и чуть было не помахала рукой. На противоположном берегу серой реки, возле барж, стояли красивый восточный офицер и его друг, долговязый переводчик.
Лаги и Юлдуз сидели в темноте на курпачах; по лицам бегали серо-голубые зайчики от телеэкрана. Шли местные новости, диктор Ирлин. Султан, спавший в курпачах, похныкивал сквозь соску, но просыпаться не хотел. Под веселую этнографическую музыку поползли сообщения о собранном хлопке, долго, на фоне хлопкового поля. Юлдуз и Лаги молча смотрели на поле.
— Опа, а что значит: «Золотые руки делают белое золото»? — вспомнила Юлдуз самостоятельно прочитанный лозунг.
Лаги нащупала языком во рту дупло от выпавшей пломбы.
— Ничего не значит. Это сказано для украшения. Чтобы у народа хорошее настроение было, понимаешь?
— Всегда хорошее?
В спальне резко зазвонил телефон.
