— Хорошо, — он, видимо, истолковал эту оттяжку по-своему. Решил, что я хочу подольше побыть с ним наедине. Пусть думает, бог с ним. Мне и в самом деле было приятно его общество. Только вот о чем мне с ним говорить? Признаться, я очень смущалась, краснела, разглаживая юбку на коленях, и не знала, что спросить. А он даже не пытался помочь, просто сидел и смотрел на меня.
— А вы, простите, давно увлекаетесь рыбной ловлей? — поинтересовалась я и тут же вспомнила, что он только что ведь говорил, что начинающий рыболов. О черт! Почему же я так рассеянна?
— Я? Да нет, что вы, — он немного недоуменно посмотрел на меня и даже слегка отодвинулся. — Я только пробую. Понимаете, я только теперь понял, какое это увлекательное дело — рыбалка! Чудесно поднимает настроение, успокаивает нервы… Вы не хотите попробовать?
— Вообще-то нервы подлечить мне бы не мешало, — мрачно пробормотала я и подумала, не очень заметно, чтобы рыбалка действовала на него успокаивающе. Вон как сегодня набросился на меня!
— Представляете, — захлебываясь, радостно продолжал Тимоша, — мне говорили, что в этом пруду рыбу поймать невозможно, а мне стало жутко интересно: почему невозможно? И тогда я решил попробовать. Но сперва перечитал массу специальной литературы по рыбной ловле. И теперь я владею одним секретом, который позволяет ловить рыбу в любом месте!
— Даже там, где ее нет? — усмехнулась я.
Он осекся и непонимающе посмотрел на меня. Потом улыбнулся.
— Шутите, — снисходительно произнес он. — А я, между прочим, серьезно говорю. И вообще… Вообще-то я другое хотел сказать… Я вижу, вы женщина одинокая…
С чего это, интересно, он взял? У меня что, на лице написано?
Тимофей не успел продолжить свою мысль: я почувствовала какой-то странный запах и начала крутить головой, пытаясь определить, что это может так пахнуть. Запах шел откуда-то сзади. Пахло явно рыбой. Терзаемая нехорошими предчувствиями, я обернулась и чуть не упала с табуретки.
Оказывается, «первым попавшимся местом», на которое я поставила металлическое ведерко с рыбкой, оказалась электрическая плитка. Которая почему-то оказалась включенной. И теперь в ведерке весело булькала уха!
— Боже мой! — только и могла вымолвить я. — Боже мой!
Тимофей оказался расторопнее меня. Он быстро подскочил к плитке и выдернул шнур из розетки. Смотрел он на меня с легкой досадой, но улыбался.
— Эх, черт, а так хотелось жареной рыбки поесть!
— А что, если ее теперь обжарить? — Я чувствовала легкий укор совести за то, что испоганила рыбу.
— Как?
— Да очень просто. Сейчас я быстро ее почищу и положу в сковородку. Ну и что, что она маленько отварилась?
— Ну… давайте попробуем… — неуверенно пожал плечами он.
Правда, чистить рыбу мне помогать не стал. А с интересом сидел и смотрел, как это делаю я. Я делала это без всякого энтузиазма. Вот же навалилась на меня напасть! А отказаться нельзя — он может счесть меня невоспитанной…
Это Полине безразлично, что о ней думают окружающие, а для меня это очень важно.
Поэтому я кое-как дочистила рыбу и положила ее в сковородку, залив подсолнечным маслом. Потом пошла мыть руки. Воды в умывальнике не оказалось, и я взяла ведро и шагнула к крыльцу. Тимофей увязался за мной. Пока я набирала воду, он стоял рядом и молча наблюдал за мной. Я чувствовала его взгляд, и ноги мои немели. Вода давно набралась, она переливалась через край ведра, плескалась мне под ноги…
Тимофей подошел поближе, взял у меня ведро и поставил на землю. Руки его обвили мои плечи. Я задохнулась от этого прикосновения, ощутив, как давно не обнимал меня мужчина. И как это, оказывается, приятно, надо же, а я почти и забыла… И от воспоминания, как это чудесно, мне стало так хорошо, а во всем теле наступила приятная слабость…
Я повернулась к нему, изнемогая от желания, оплела его тело… Тимофей подхватил меня на руки и понес в дом.
«Интересно, что подумает Галька, если сейчас вернется?» — мелькнуло в моей голове, но Тимофей тут же заставил меня забыть эти мысли. Все перестало существовать вокруг меня, кроме его губ и рук. Я не думала больше ни о чем: ни о детях, сопящих за стенкой, ни о Кирилле, ни тем более о всяких там расследованиях…
Вскоре мне показалось, что я просто начала таять, плавиться от испытываемого наслаждения. Тимофей лежал рядом и тихонько поглаживал мое плечо.
«Вот так бы и лежать всю оставшуюся жизнь!» — подумала я, истекая нежностью…
Не знаю, сколько бы мы так пролежали, но отвлек нас какой-то совсем уж неприятный и подозрительный запах. Сперва я только недоуменно потягивала носом. Потом мы с Тимофеем, охваченные легким чувством тревоги, посмотрели друг на друга… и не сговариваясь бросились в кухню!
Господи! Ну какое же бывает свинство на свете! В столь чудесный момент отвлечь нас такими низменными вещами!
Представляете, на сковородке вовсю дымили черные угольки, оставшиеся от противной рыбы! Все, решено: рыбу я больше никогда не буду не то что готовить, а даже есть!
Тимофей кинулся к сковородке, тряпкой сдернул ее с плитки и, схватив со стола нож, принялся отдирать прилипшие угли. Они плохо поддавались. Взмокший парень отложил нож и посмотрел на меня. Я увидела его обескураженное лицо. Вообще, весь его вид со стороны был впечатляющим: голый парень посреди кухни со сковородкой в одной руке и с ножом в другой, утомленный занятием любовью, сосредоточенно пытается что-то с этой сковородки соскоблить…
Тимофей, очевидно, тоже понял весь комизм ситуации, и мы оба расхохотались. Тимофей зашвырнул осточертевшую сковородку в угол и, хохоча, подхватил меня на руки. А я смеялась от души и от удовольствия болтала ногами…
Мы едва успели привести все в порядок, когда вернулась Галька. Она не заметила нашего взвинченного состояния, просто была немного удивлена, увидев у себя в гостях незнакомого мужчину. Я познакомила их, и Галька предложила Тимофею чаю. Но он уже встал и начал прощаться. Я вышла проводить его до калитки.
— Я приду к тебе завтра, — прошептал он, целуя меня в щечку. — Спокойной ночи!
— Спокойной ночи… — задумчиво ответила я в темноту.
— Кто это? — спросила Галька, когда я вернулась.
— Рыболов… — с тихой улыбкой ответила я и добавила, заметив ее недоуменный взгляд:
— Самый искусный на свете…
На следующий день Тимофей появился совершенно неожиданно. Он просто вынырнул откуда-то из-за кустов. Я не раз потом удивлялась этой его манере, ломая голову, как же ему это удается?
Галина в это время готовила обед, Петрович ковырялся в огороде. В калитку сначала просунулся огромный букет полевых цветов, а за ним знакомая голова в шляпе.
— Тимоша! — обрадованно воскликнула я и, вскочив с крыльца, повисла у Тимофея на шее. — Какой красивый букет.
