Перья на груди отросли, клей с клюва стерся. Сержант выглядел веселее и даже стал сидеть на моем пальце. Я брала его из клетки, и мы маршировали по комнате, что вызывало смех у меня и дочки. Я не хотела рассказывать Нэнси, чему научила попугая, боялась, что она его заберет или будет ревновать. Когда пришел Филлип и я вытащила попугая из клетки, Филлип был поражен, увидав, что сердитая и боязливая птица превратилась в гордого, поющего и марширующего попугая. Он тоже не советовал распространяться об этом Нэнси. Она могла рассердиться за мое ослушание не трогать птицу. Я объяснила Филлипу, что Нэнси запретила касаться попугая, потому что боялась — он будет щипаться. Я не хотела лишних проблем и действительно жаждала, чтобы Нэнси хорошо относилась ко мне. Я полюбила гордую серо-желтую птицу и надеялась оставить ее у себя, но была слишком робка, чтобы попросить Нэнси об этом. Я просто надеялась, что она ее оставит.
Лето пришло и прошло, настала осень. Нэнси уже не выносила Сержанта так часто, потому что холодало. Однажды она сказала, что заберет птицу на пару часов, так как на улице хорошая погода, а потом вернет. Я смотрела телевизор и не обратила на ее слова особого внимания. Немного позже Нэнси принесла обед, но я не напомнила насчет птицы. Поев, вернулась к телевизору и не вспоминала про Сержанта до самого вечера. Собравшись идти спать, я не увидела клетки в углу комнаты и поняла, что Нэнси про нее забыла. Я не могла связаться с ними: железная дверь всегда была заперта. Я вставала и подходила к окну и даже вывесила полотенце в окно, но никого не было видно. Света в студии тоже не было. Может быть, Филлип сегодня ночью устроил «забег» с Нэнси? Я надеялась, что с Сержантом все в порядке, хотя и боялась, что он замерзнет, если пробудет на улице еще сколько-то. Наконец появилась Нэнси с клеткой, и он выглядел нормально. Нэнси переживала, что не забрала его с улицы раньше. Они с Филлипом отправились к друзьям за наркотиком. Сержант выглядел как всегда и бурно свистел. После того как она ушла, я сказала Сержу, как мне жаль, что его оставили в темноте, и в знак примирения дала ему веточку проса. Он ее не тронул, а устроился на жердочке поспать. Я накрыла клетку полотенцем и тоже пошла спать.
На следующее утро, едва открыв глаза, я поняла: что-то не так. До этого каждое утро при пробуждении я слышала топот маленьких лапок по газете. Это было похоже на звук компьютерных клавиш. Но этим утром стояла полная тишина. Я немного посидела на краю постели, опасаясь окончательно убедиться в том, почему Сержант не издает звуков. В конце концов набралась смелости и заглянула в клетку. Я увидела свою дорогую птичку мертвой на дне клетки. Не знаю почему, но мне надо было потрогать его в последний раз. Он был холодный. Я много плакала в этот день. Самым тяжелым оказалось ожидание, когда придут Филлип и Нэнси, чтобы сообщить им, что Сержант умер. Когда Филлип наконец-то пришел, я заплакала и сказала, что Серж простудился и умер. Сначала он не поверил, что попугай умер от простуды, но потом понял, что другой причины просто нет. Нэнси в тот день не приходила. Потом я узнала — ей не хотелось меня видеть, потому что, по ее мнению, я бы обвинила ее. Это правда.
Я снова беременна
Я опять беременна. Я так боялась, что это снова случится. В последние годы Филлип лишь несколько раз устраивал «забеги» и меньше принимал наркотики. У него есть постоянная работа в детском саду у некоего Марвина. Марвин разрешает Филлипу забирать домой доски и каменные ступени. Филлип говорит, что все же построит высокий забор, чтобы я могла выходить на солнышко. Думаю, А. очень нравится бывать на воздухе. Нэнси иногда берет ее погулять, но я не выхожу. Они с Филлипом боятся, что меня увидят. Я не хочу, чтобы у них были неприятности. Куда я пойду? Отпустит ли меня Нэнси, если Филлипа здесь не будет? Наверное, нет: когда Филлип сидел месяц в тюрьме, она ничего не предприняла и даже мне ничего не сказала. Было бы просто чудесно когда-нибудь оказаться на улице.
Филлип пристроил к моей комнате три стены и установил там туалет, мини-холодильник и раковину с краном. Теперь у меня есть вода. Порой я иду в туалет, когда А. играет, просто для того, чтобы немного отдохнуть от нее. Знаю, что это неправильно и я должна находиться с ней непрестанно, но сил нет. Когда она понимает, что я ушла, она начинает барабанить в дверь. Я говорю, что приду, когда закончу с туалетом, но с ней точно случается припадок, она кричит и ведет себя так, словно не может ни секунды обойтись без меня. Когда дочь бьется в истерике, я просто не знаю, что и делать. Нэнси говорит, что нужно поставить стул в углу комнаты и отправлять ее туда. Я пробовала, но она просто встает с него и делает, что ей угодно. Она очень упрямая. Обычно целые дни мы играем. У нее миллион игрушек, которые приносят Нэнси и Филлип. По утрам она любит смотреть «Улицу Сезам» и «Барни», а я — учить ее азбуке. Ей уже три года, а я все кормлю ее грудью. Это тяжело, она уже большая, и у нее выросли зубы. Я прошу ее не кусать меня. Филлип утверждает, что кормить ее грудью — самое лучшее, что я могу для нее сделать.
Не знаю, с чего я взяла, что беременна, но знаю, что так оно и есть. У меня постоянное чувство тяжести. В последний раз, когда Филлип занимался сексом со мной, семя попало внутрь. Он сказал, что этот секс — в последний раз. Не знаю, можно ли ему верить, он уже обещал много раз. Он говорит, что работает над своей проблемой и я больше не буду страдать. Не знаю, что заставляет его так говорить, но я мечтаю именно об этом. Я ненавижу секс. Каждый раз и всегда. Он не приносит никакого удовольствия, хотя Филлип заверяет, что когда-нибудь мне понравится. Интересно, как он отнесется к известию о втором ребенке? Знаю, что он любит А. и клянется Богом, что не причинит ей никакого вреда. Он сказал, что однажды в студии взял ее на руки и молился Богу: «Боже, пожалуйста, не дай мне причинить этой девочке боль». Еще он сказал, что Господь излечил его от сексуальных проблем и поэтому он больше ко мне не притронется. Хочется ему верить. Иногда я мечтаю о побеге, но мне некуда идти. А теперь у меня будет второй ребенок.
Я слышу звук фургона. У фургона, на котором ездит Филлип, очень громкий звук мотора, и, хотя я его ни разу не видела, я всегда в курсе, когда Филлип уезжает и приезжает. Это напоминает мне рекламу «Доджей» с двигателями «Хеми», они очень шумные. Иногда я испытываю беспокойство, когда он уезжает. Смешанные чувства заставляют чаще биться мое сердце. Мне нравится, когда его нет, но я боюсь остаться одна. Знаю, что он всегда возвращается. Не хочу быть одной, но когда его нет, никто не придет ко мне заниматься сексом. Я не покидала этой комнаты с момента поездки на ночевку в трейлер.
Он приходит с рыбой и чипсами из фастфуда. Улыбаюсь и благодарю. Говорит, что у него есть сюрприз и мне следует перейти в студию, пока они с Нэнси соберут его. Говорю ему, что плохо себя чувствую, что я снова беременна. Он отвечает, что знает об этом и обо всем позаботится. Он говорит, что по-настоящему счастлив и уверен, что будет еще одна девочка, так как Господь знает его нужды. Мне семнадцать лет, и у меня будет второй ребенок.
Я иду в студию и там играю с дочкой, а через несколько часов возвращаюсь с ними в свою комнату и с удивлением вижу большую красную двухъярусную кровать. Нижний отсек предназначен для взрослого, а верхний — двойной. Нижний ярус на два фута выступает, так что можно спокойно сидеть, не боясь удариться головой. На верхний ярус ведет лестница, и А. хочет по ней взобраться. Филлип ей помогает, и она в восторге оттого, что сидит так высоко. Они спрашивают, нравится ли мне цвет, и я киваю, хотя на самом деле не люблю красный. Я бы предпочла синий, или черный, или даже серебряный. Но им обоим кажется, что мне понравится красный. Комната выглядит теперь еще меньше, чем раньше: думаю о том, что теперь А. мало места для игр, но кровать правда хорошая. Еще я ошарашена тем, что меня лишили возможности делать перестановки в комнате. Они меня развлекали.
