Александра чувствовала, что ее грубо отстранили. Отрезали ножницами и сожгли. Лицо Неда на фотоснимках — чужая собственность. И его голос говорит с чужими — не с ней. Даже его тело, его череп заграбастали чужие руки. Может быть, в этот момент ему как раз пилят голову? Интересно, мозг действительно выплескивается наружу, как в триллерах? Алмаз, громко сопя, крутился под ногами. Александра развела в камине огонь. Сожгла фотографии — ведь Дженни изгадила их своим взглядом. Сожгла зубную щетку, почти наверняка отравленную мерзкой слюной Дженни. Положила щетку на растопку, чиркнула спичкой, смотрела немигающими глазами, как щетка, рассыпая вокруг себя брызги расплавленной пластмассы, превращается в факел. Смотрела, как Нед исчезает в лиловых, зеленых и черных всполохах. Но ощущение, что его больше нет, не приходило. Она чувствовала спиной его улыбку. Как у Чеширского Кота. Тела давно уже нет, а улыбка остается.
Если бы Дженни не была так похожа на слизняка… Будь Дженни Линден красивее, умнее, моложе, Александра теперь не ощущала бы себя выброшенной на помойку. Дженни — как уцененное и переуцененное платье — несказанно уныла. Скорбь должна быть возвышенной, чистой.
Сверху донеслись какие-то звуки. На сей раз это и впрямь был Алмаз — опять на кровать забрался. Александра поднялась в спальню. Шуганула пса. Кажется, на макете, что стоит у Дженни в спальне, была и собака — сердито ощетинившийся комок. Да, вроде бы — но ни собственной памяти, ни собственным органам чувств Александра больше не доверяла. Все — иллюзия. Все — виртуальность. В любом случае Алмазу на кровати не место. Может быть, сообщить в полицию об идефикс Дженни? — подумала Александра. Все знают, что такие люди небезобидны. Но теперь она сама, Александра, обворовала дом Дженни. Бог с ними, с фотографиями, с зубной щеткой — они принадлежали Александре по праву. Ежедневник и записная книжка — другое дело. Зачем она, собственно, их взяла? Александру втягивают в ситуацию, которую благоразумнее было бы игнорировать. Вновь почувствовав крайнее изнеможение, она прилегла на кровать в спальне и заснула. Разбудил ее телефон.
8
— Мама, — деловито объявил Саша своим пронзительно-звонким голоском, — кошка народила котят. Мне некогда.
И убежал.
Трубку взяла Ирэн.
— Голубка, — проговорила она, — я надеюсь, ты не слишком расстраиваешься. Мужчины есть мужчины — иначе говоря, дети малые, несмышленые.
— А из-за чего я должна расстраиваться? — переспросила Александра. — В частности-то? Если не считать того, что я овдовела. Какие еще могут быть причины?
— Ты знаешь, что такое «закон экономии»?
— Нет, — сказала Александра. — Может, лучше поговорить о кошке и ее котятах? Сколько их?
— Восемь, — сказала Ирэн. — Неужели я дала тебе такое плохое образование?
— Ты меня отдала в театральную школу, — напомнила Александра.
— «Закон экономии доводов» — это одна из разновидностей «бритвы Оккама», — сообщила Ирэн, окончившая Челтэнхэмский женский колледж в пору его расцвета, а затем и Оксфордский университет. — Он гласит, что самое простое объяснение обычно является истинным — или самым эффективным. Если, как ты утверждаешь, Неду навязывалась в любовницы какая-то полоумная дамочка…
— Навязывается теперь, задним числом, — поправила Александра.
— …то, вероятно, Нед этому как-то потворствовал. Вспомни «Роковое влечение».
— Но она такая страшная, вся заплывшая жиром, — возразила Александра.
— Ты хочешь сказать: «Что Нед мог в ней найти, раз у него была я»?
— Вот именно, — отозвалась Александра. — Кроме того, мы любили друг друга. Он никогда не пошел бы на такое. Он не изменял своим принципам. Терпеть не мог никакой грязи.
— Как скажешь, но ты чрезвычайно много времени проводила вне дома, — заметила Ирэн. — Мужчинам такое не нравится. Если жена не находится на своем законном месте в постели, первый порыв мужа — уложить на это место другую.
— Я работала, — сказала Александра. — А что еще мне было делать? Разве моя вина, что я должна зарабатывать деньги? Да я и роль-то получила благодаря Неду, его стараниями. Думаешь, мне нравилось торчать в Лондоне? Мы даже последний день рождения Саши не смогли отпраздновать вовремя, потому что у меня был утренний спектакль. А бедный мальчик так страдал из-за того, что на выходные мы выдергивали его в Лондон. Все дни рождения своих друзей пропустил, но что мы могли сделать? И Нед умер в столовой, рухнул на пол и умер, раз — и все, а я была далеко и ничего не знала.
И Александра разрыдалась.
— Хватит хлюпать носом, — сказала Ирэн, которая всю жизнь мечтала стать актрисой, но (по ее собственным словам) принесла свой талант в жертву раннему замужеству и почти столь же раннему материнству. — Подумай о публике. Будешь носом хлюпать — кто на тебя посмотрит? И мне от твоих слез — одно расстройство. Я осознаю, что бессильна тебе помочь. Не хочется оставлять тебя одну, но и Сашу в «Коттедж» привозить не стоит. Я в этом уверена. В разоренном доме ребенку не место.
— Но я по нему так истосковалась, — проговорила сквозь слезы Александра.
— Ты только о себе думаешь, — отрезала Ирэн. — Я подержу Сашу у себя, пока Неда не похоронят. И точка. Это лучший выход. А когда похороны? Почему никто не говорит? Ты его кремировать решила или как? Кремация — самое разумное, вот только с прахом всегда проблема.
— Не знаю. Ничего я не знаю, — взвыла Александра. — Мне об этом даже думать больно. Хэмиш со всем разберется.
— Ты — вдова Неда, — напомнила Ирэн. — Ты должна хотя бы некоторые решения взять на себя.
— Все-то ты знаешь, — съязвила Александра. — Такой уж у тебя богатый опыт.
— Ты права, — сказала Ирэн, и впрямь схоронившая двух мужей (один из которых приходился отцом Александре) из четырех, — опыт у меня богатый.
— А что было у нас в доме, когда умер твой второй муж? Шепот не слышался? И шорохи, и точно кто-то невидимый шныряет — замечаешь краем глаза какое-то движение? Кажется — вот-вот разглядишь, а на деле — ничего, пусто? Здесь такие странные вещи творятся.
— Все было совершенно заурядно и мирно, — сказала Ирэн. — Я устроила так, чтобы он умер в больнице. Но когда умерла Мандаринка, наша кошка, все было точно так, как ты описываешь, пока мы не предали ее земле. Саша сделал в саду маленькое надгробие. Наверно, он тебе говорил. Нет? Мне все время чудилось, что я вижу Мандаринку на лестнице. А потом посмотришь — нет никого.
И Ирэн продекламировала:
Идя по лестнице, всегда
Я не встречаю не кота.
В иные, лучшие года
Кота встречал я никогда[6].
— Обман зрения, — продолжала она. — А теперь дочка Мандаринки родила ее восьмерых внучат. Может быть, возьмешь одного, чтобы не так грустно было? Нет? Разумно. Ты ведь живешь, как цыганка. Чем скорее Неда похоронят — или сожгут, — тем лучше. А с этой Дженни Линден ты поосторожнее. Такие люди опасны. Если Нед был Богом, то кто тогда ты?
