Погладив израненную поверхность деревянной куклы, Регарди понял, что ему нужно. Техника смертельного касания – вот то, что поможет одолеть главного серкета. Наемники Сикелии любили использовать этот метод, когда о враге было известно мало или вообще ничего. Самое сложное – застать противника врасплох. Арлинг помнил, как однажды иман велел ему переодеться врачом, чтобы подкрасться к очередной жертве, которую он для него выбрал. Регарди убил кучеяра, притворившись лекарем, осматривающим пациента. Беркуту повезло меньше. Учитель заставил его переодеться лунным мальчиком и отправил в бордель. Шолох никогда не рассказывал о том, как справился с заданием.
Уверенный, что сделал правильный выбор и, чувствуя, как в нем бурлит будущая победа, Регарди направился к выходу, решив напоследок пройтись по бревну, висящему над небольшим рвом. Но, когда он оказался на середине, со стороны крепления раздался треск, и один конец балки, оторвавшись, рухнул в яму. Успев ухватиться за бревно, Арлинг повис надо рвом. Водой оттуда не пахло, однако он сомневался, что мастера, готовившие зал для тренировок, постелили внизу мягкую солому. Выбравшись, Регарди ощупал крепление и задумался. Веревка казалась достаточно прочной, чтобы выдержать его вес. К тому же бревно вряд ли предназначалось только для ходьбы. На Огненном Круге на таких балках часто устраивались боевые поединки, в которых участвовало по двое или трое учеников.
Было ли это предупреждением? Возможно, атмосфера Пустоши располагала к мистическим толкованиям, но из тренировочного зала Арлинг вышел в глубокой задумчивости. Бертран был не просто первым серкетом. Он был современником Махди. И сумел захватить в плен имана. Не стоило считать его легким противником. Во всяком случае, его нельзя было недооценивать. «Вода может нести лодку, но может ее и опрокинуть, – учил иман. – Атакуй тогда, когда враг не готов. Наступай тогда, когда видишь, что можешь это сделать. Если нет, отступай и хитри». Халруджи кивнул учителю, соглашаясь с его словами. Он будет спокоен и сможет сделать шаг назад, если это потребуется. Никаких эмоций. «Эмоции подобны ветвям и листьям сливы», – продолжал шептать голос учителя. – «Они проистекают из подлинной природы, но теряют связь с ней, когда человек одержим страстью. В эмоциях нет подлинного вкуса. Если бы слива рождала только листья, кто бы любил сливу?».
Иман любил говорить со вкусом, сдабривая речь красивыми метафорами, каждая из которых глубоко врезалась в память его слепого ученика, запоминаясь на всю жизнь. Учитель, как всегда, был прав. Арлинг отправится к Бертрану, вооружившись терпением и спокойствием. Но плыть по течению не станет, а выберет ту сторону, которую подскажет сердце.
У озера было непривычно малолюдно. Тишина и ленивый плеск воды располагали к размышлениям, и Арлинг собирался посидеть пару минут на берегу, чтобы успокоить дыхание после тренировки, послушать внутренний голос и привести мысли в порядок. Однако диалога с собой не получилось.
Халруджи скрывала тень от стены, и Цуф, который появился из ученической комнаты и решительно зашагал к причалу, выдававшемуся далеко в озеро, его не увидел. В руках у него было что-то тяжелое, а шаги звучали гулко и неуклюже. Арлинг еще сомневался, что мальчишка, действительно, собрался топиться, когда ученик на ходу накинул петлю на шею и с камнем в руках бросился в воду. Похоже, Цуф давно простился с жизнью, по-своему определив для себя Испытание Смертью.
Царивший на этом берегу полумрак не давал серкетам разглядеть, что произошло. Погруженные в молитвы, они не обратили внимания на всплеск от падающего в воду тела. Для Арлинга же он прозвучал оглушительно громко. Радуясь, что мышцы были разогреты тренировкой, он прыжком преодолел расстояние до берега и нырнул за Цуфом.
В школе иман заново научил его плавать и даже драться с противником на поверхности воды, но, когда дело касалось подводного плавания, Арлинг становился беспомощным. Привычное ощущение мира сбивалось, а кожа немела, превращаясь в бесчувственный покров. Оставалось надеяться на удачу и интуицию. Первой халруджи не доверял, а со второй редко находил общий язык.
Он наткнулся на Цуфа сразу, крепко схватив его за волосы и ругая себя за то, что не вытащил кинжал из потайного кармана заранее. Мальчишка брыкался, пытаясь освободиться то ли от его рук, то ли от веревки с камнем, которая неумолимо тянула на дно обоих. Некстати подумалось о том, что подземное озеро скрывало под собой затопленный город серкетов, и что в нем могли водиться не только хищные рыбы. Наконец, Арлинг нащупал лезвие и, разделавшись с веревкой, потянул барахтающегося Цуфа наверх. Увы, Аттей не научил своего ученика плавать.
На берегу Цуф долго кашлял и плевался, но халруджи был рад, что помощь лекарей не потребовалась. Что-то подсказывало: их неожиданное купание лучше было оставить в тайне.
И хотя Арлинг не ждал благодарностей, Цуф его удивил.
– Спасибо, – пробормотал он, отдышавшись. – Не стоило, конечно, но… Спасибо.
Регарди пожал плечами и, усевшись на каменный причал, стал снимать сапоги, чтобы вылить из них воду.
– Снова порог не прошел? – буркнул он, не скрывая недовольства. Запоздало вспомнилось, что запасной одежды у него нет, и до вечера нужно было где-то просохнуть.
Наступило молчание. Регарди подозревал, что мальчишка собирался с духом, чтобы что-то сказать, но чужие тайны и слабости ему были не нужны. Он и сам не знал, почему вытащил его из воды. Право на смерть было у каждого, но… только не в Пустоши. Ему давно казалось, что последняя цитадель серкетов еще не рухнула только потому, что питалась погибшими в ней душами.
– Не я должен был ехать с Аттеем, – наконец, вымолвил Цуф. – Учитель всегда брал с собой пятнадцать учеников, магия цифр для него много значила. В нашей школе отбирают по порядку, а не по способностям. Я оказался шестнадцатым и понял, что не смогу ждать еще год. Поэтому в день отъезда я напоил одного из избранных отваром пустынного лопуха, отправил его в больницу, а сам стал пятнадцатым. Надеюсь, «настоящий» пятнадцатый не ушел на тот свет. Мне бы не хотелось платить и за его душу тоже. Впрочем, можно было догадаться, что ничем хорошим этот поход не закончиться. Знаков было достаточно.
– От настойки пустынного лопуха не умирают, – знающе произнес Регарди. В первые годы обучения в школе, когда в нем видели только чужака и соперника, старшие ученики как-то напоили его таким напитком. День, проведенный у выгребной ямы в попытках исторгнуть из себя еще что-нибудь, был мучителен, но все же закончился.
– Нет хороших предзнаменований, нет падающих цветов, – процитировал он, вспомнив поэму одного сикелийского поэта. Ее часто повторял иман, увлекающейся поэзией. Впрочем, Арлинг не удивился бы, если бы ему сказали, что половину стихов, которые читал ему учитель, тот написал сам. Иман был шкатулкой, полной тайн и загадок.
– Все равно спасибо, – уверенно произнес Цуф, отжимая рубашку. – Если бы я убил себя, то попал бы в ад. А я туда не хочу.
– Ад – плохое место, – согласился Арлинг. – У меня на родине верят, что это сдирание кожи в горячей смоле, но некоторые говорят, что ад – это зрелище зол, которые ты натворил в жизни. От него не избавиться никогда.
