Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
В городах страх перед преступностью превращает домовладельцев в добровольных затворников. Дом становится тюрьмой с металлическими ставнями, тройными замками и засовами. Некоторые женщины не выходят за порог, пока муж не вернется с работы и не отвезет их в магазин. Для одиноких стариков опасности городской жизни еще более серьезны.
Есть и менее явные факторы, также превращающие наше общество в генератор застенчивости. Семейные магазинчики вытесняются супермаркетами, экономически более эффективными, а мы с вами платим за это невидимую мзду. Вам уже нигде больше не попадется на глаза табличка: «Отпускаем в долг». И это не просто утрата доверия, это утрата индивидуальности. Дружеская беседа с продавцом или аптекарем – удел прошлого. Такова наша плата за «прогресс» – потеря возможности понять, что мы значим для других людей, а те – для нас.
Детство я провел в Бронксе. Тогда мало у кого был телефон. Кондитерская лавочка в нашем квартале служила телефонным центром. Когда мой дядя Норман хотел поговорить со своей подругой Сильвией, он звонил в кондитерскую Чарли. Чарли подзывал кого-нибудь из мальчишек и предлагал заработать пару центов, отправившись к Сильвии и передав ей кое-что. Довольная Сильвия, конечно же, награждала гонца монеткой, которую тот немедленно тратил на конфеты или стакан сельтерской (в кондитерской Чарли, разумеется). Цепочка замыкалась. Чтобы наладить контакт между двумя людьми, требовалось объединение усилий по крайней мере двух посредников. Этот процесс был медленным и неэффективным по сравнению с тем, как легко сегодня Норман может дозвониться Сильвии (конечно, если он помнит номер телефона и не нуждается в услугах справочной службы).
А теперь что-то утеряно. Нет надобности полагаться на других, не нужно просить об одолжении. Сильвии больше не нужны мальчишки, Норману незачем звонить Чарли в кондитерскую. Да это и невозможно. Кондитерской той давно нет, а нынешние мальчишки сидят в супермаркете у фонтана, каждый со своим бутербродом.
Синдром первенства
Американская система ценностей с акцентом на конкуренцию и личные достижения также обусловливает распространенность застенчивости. Говоря словами Джеймса Добсона[25], в нашей стране человеческая красота – это золотая монета, ум – серебряная; застенчивость же при этом идет по статье «убытки». Вот что одна восьмидесятичетырехлетняя женщина, уже прабабушка, вспоминает об истоках своей застенчивости:
«Думаю, мне не хватало уверенности в себе отчасти потому, что у меня были две очаровательные сестры. У одной – она на полтора года старше меня – были прекрасные карие глаза. Другая, младше меня на три года, была синеглазой, с золотыми волосами и прекрасной фигурой. А у меня глаза были серые. Я чувствовала себя гадким утенком меж двух лебедей. А они-то застенчивыми не были!»
То, что многие из нас не достигают своего идеала, есть скорее недостаток самого идеала, нежели отражение нашей неспособности и никчемности. В какой момент вы сочтете, что добились в жизни успеха? Достаточно ли для этого иметь «среднюю» внешность, ум, рост, вес, доход? Лучше, если б выше среднего. А лучше всего – быть наилучшим! Бизнес, образование, спорт – всюду необходимо добиваться первенства.
Мать известного бейсболиста Нолана Райана из команды «Калифорния Эйнджелз» после одного из матчей сказала журналистам, что она не слишком довольна сыном. Игра была «неблестящей» (т. е. Нолан был не единственным, кто набирал очки). Если под успехом подразумевать превосходство над всеми, то тогда «быть как все» – значит потерпеть неудачу?
Национальная страсть к личному успеху ставит человека в ситуацию соревнования со всеми и каждым. Наше общество стремится обогатиться за счет достижений тех немногих, кто преуспел, и готово списать в убыток поражения неудачников.
Доказательства личной значимости, материальный успех, общественный статус, ощутимые достижения чрезвычайно важны, и это чувствуют дети. Чтобы быть любимыми, ценимыми и желанными, они должны демонстрировать требуемые достижения. Признание значимости человека зависит от того, чего он добился, а не от того, что он сам собой представляет. Когда наши отношения с людьми сугубо утилитарны, естественно думать лишь о стоимости того, что мы можем дать. И не надо удивляться, что вас уценят, когда вы окажетесь больше не нужны.
Определения и ярлыки
До сих пор мы говорили о застенчивости как о чем-то вроде зубной боли. Мы описывали ее как неприятное переживание, вызванное нарушениями в генах, в сознании, в организме, в обществе. Давайте посмотрим с другой стороны: может быть, определение «застенчивый» возникает раньше, чем сама застенчивость. В пользу такой точки зрения говорит рассказ одной пятидесятисемилетней женщины:
«Я считаю себя застенчивой. Я так не думала, пока в седьмом классе учитель не назвал меня “тихой”. С того времени я почувствовала, что мои способности к общению ниже средних. У меня появилась боязнь, что меня будут отвергать».
Мы постоянно навешиваем ярлыки на других людей, на наши собственные чувства и на самих себя. Эти ярлыки – удобный и простой способ передать сложное восприятие действительности: «Он норвежец», «Она нерешительна», «Они невыносимы», «Я гадкий мальчишка», «Мы честные». Однако подобные ярлыки часто определяются системой ценностей того, кто их навешивает, а не объективной информацией. Получить ярлык «коммуниста» из уст сенатора Джозефа Маккарти[26]в 1950-х означало быть обвиненным в том, что ты являешься орудием злых сил русского тоталитаризма. Москва же для борьбы с американским влиянием использовала определение «буржуазный». Важно понять, что ярлык может не опираться на конкретную информацию, а проистекать из чьего-то предубеждения. Более того, и информация может быть просеяна сквозь субъективный фильтр. «Психическая болезнь» – ярлык, детально описанный в учебниках по психиатрии. Но что такое психическая болезнь? Некто психически болен, если кто-то другой, обладающий большей властью и авторитетом, считает его больным. На субъективное мнение тех, кто ставит окончательный диагноз, не влияют никакие объективные данные – ни результаты анализа крови, ни рентгеновские снимки.
Чтобы продемонстрировать справедливость этого положения, мой коллега Дэвид Розенхэн добровольно ложился в психиатрические клиники в разных концах страны. То же самое делали несколько его студентов, каждый из них являлся к психиатру и жаловался, что слышит какие-то голоса и таинственные шумы. И все! Этого было достаточно, чтобы оказаться запертым в палате. Тогда каждый из этих лжебольных начинал вести себя абсолютно нормально. Возникает вопрос: когда же их разоблачили как «нормальных» и выдворили из больницы? Ответ: никогда! Не было случая, чтобы ярлык «психопат» был заменен на «нормальный». Чтобы выбраться на волю, требовалась помощь друзей, жен, адвокатов.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
