Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
Она перехватила мой взгляд; было удивительно лицезреть эти круглые сине-фиолетовые шары, устремленные на цель. «Ты не понимаешь, — протянула она. — Боже мой, когда ты родилась? Неужели ты не догадываешься, что мы с Батхерст проводим большинство ночей вместе?»
Вот как, значит… Я разумно хранила молчание: именно так следует поступать, когда не вполне понимаешь, что тебе говорят. Тут она сделала нечто странное: не отрывая локти от стола, положила пальцы на затылок и принялась массировать кожу, взбивать свои рыжие волосы. Как если бы пыталась что-то мне показать. На мгновение в ее взгляде мелькнул вызов, а затем волосы накрыли короткую белую шею. Она поежилась; провела рукой по плечу, медленно, и позволила кисти упасть на грудь, мазнула пальцами по соску. Один из старых официантов, проходя мимо, хмуро посмотрел на меня, будто заметил что-то, что ему не понравилось.
«Ой, да ладно, Бетс, не распускай нюни. — Я на миг накрыла ее ладонь своей. Итак, вы вдвоем; я должна была понять, должна была сообразить, когда ты хихикала в моей пещере над сексуальными извращениями. — Такое случается, Беттина, вы не одиноки».
«Господи! — простонала она. Вся томность исчезла, вместо нее — отрыжка, пот, слабость. — Это как наркотик».
«Есть группы поддержки. Позвони, тебя проконсультируют, как справиться. Это вряд ли проблема в наши дни, особенно в Лондоне. Думаю, будет достаточно просто отыскать людей той же… ориентации».
Беттина покачала головой, не отрывая взгляда от скатерти. Возможно, она думала о своей семье, там, дома; в Мельбурне, может статься, нравы суровее?
«Тогда так. Представь, что это просто эпизод, который надо пережить».
«Эпизод? — Она вскинула голову. — Да откуда тебе знать, Тодд? Я никогда этого не забуду, не смогу».
Побоку предрассудки — а это нелегко, и не должно быть легко; скажу лишь, что я невысокого мнения о миссис Батхерст, хотя в работе от нее стало намного больше пользы. После «слияния» с Беттиной она оживилась, стала куда активнее. Глаза горят, и она постоянно косится на меня. Хочет загладить вину, полагаю, за то нападение на улице. Попросила навестить ее в следующие выходные. Не знаю, соглашусь или нет. Приезжай на сладкое, вот как она выразилась…
Личная обидаЕе звали Николетт Бланд, и она была любовницей моего отца. Придется вспомнить начало семидесятых. Теперь-то минуло много лет с тех пор, как он охотно откликался на зов побуждений плоти. Она и выглядела как Николетт: стройная, грациозная, волосы короткие и искусно завитые, глаза темные, манящие, слегка раскосые. На щеках играл румянец, будто она постоянно (и мило) смущалась, с гладкого, кукольного личика почти не сходила улыбка. Думаю, ей было тогда двадцать шесть. А мне — семнадцать, и перед университетом я постигала правду жизни в должности младшего клерка в компании моего отца. У дьявола на побегушках, как он выражался. Никогда не понимала смысла этой фразы.
Я смотрела, как она печатает — тап-тап: ловкие движения пальчиков, блеск перламутровых ногтей. «Знаешь, как говорят: женщина, не вздумай учиться печатать!» Это присловье только-только начало распространяться, в 1972 году.
«Вот как? — Ее пальцы на мгновение замерли над клавишами. — Не начинай, Вики. У меня много работы, которую нужно доделать к обеду».
Она пристукнула по столу — и вернулась к прерванному занятию: тап-тап, дзинь, тап-тап.
Ее ноги меня просто зачаровывали. Я подолгу сидела, склонив голову набок, и разглядывала их под столом. Точеные каблуки вроде бы вышли из моды, но она за них цеплялась. Носила черные «лодочки», невероятно блестящие. Однажды, когда мой отец вышел из своего кабинета, она спросила, не поднимая головы — тап-тап, дзинь, тап-тап: «Фрэнк, нельзя ли приставить к столу экран, чтобы никто не пялился на мои лодыжки?»
Когда я вернулась, на Рождество, меня пересадили за ее стол, потому что она перешла к Каплану, в здание на другой стороне Альберт-сквер. «Пообещали подчиненных, — сухо прокомментировал мой отец. — И возможность роста — с ее-то опытом; у нас, сама видишь, в основном мелочовка…»
«Нарушения правил дорожного движения. И преступления против личности».
«Ну да, все такое. Кроме того, как я понимаю, молодой Саймон накинул ей лишнюю сотню в год».
«И ленч за счет компании», — вставила я.
«Не удивлюсь, если так».
«Бритва Оккама бреет чисто», — сказала я. Неясные подозрения стали возникать, только когда он принялся множить объяснения. Моя нога дернулась — это случалось, когда на меня нисходило озарение, — и мысок туфли глухо ударился о наружную панель стола.
Для меня все было в новинку. Я знала, что люди нанимают секретарей. Я воображала себе всевозможные формы адюльтера вверх и вниз по Джон-Далтон-стрит, Кросс-стрит и Корн-Экс-чендж, но мы никогда не вдавались в матримониальность, скажем так (а если такое и происходило, клерки прятали от меня соответствующие документы); словом, мои представления о мужском двуличии были почерпнуты из романов Томаса Харди. Шестидесятые, эпоха свободной любви, остались позади, но этого еще не осознали в Уилмслоу, откуда мы ежедневно выбирались по будним дням на переполненной электричке в 7:45. Я догадывалась, почему Николетт перебралась на другую сторону площади. Старшему партнеру следовало проявлять скромность и не кичиться интрижками. Каплану, верно, что-то посулили взамен. Услуга за услугу, как в тот раз, когда они прислали нам новый степлер — наш вдруг развалился прямо у меня в руках.
Прежде наша жизнь была совершенно безоблачной. Мы жили в доме, где не найти ни пылинки при всем желании, и моя мать с утра до вечера наводила в этом доме порядок. Сестра укатила в педагогический колледж. Я выросла одержимой аккуратисткой по натуре. Что касается отца, он был не из тех, кто обременяет других заботами. Порой в то лето он отправлял меня домой в одиночестве, объясняя, что ему нужно, мол, заняться бумажной работой, можно подумать, у старшего партнера юридической компании есть другие дела, ну там, дрова пилить или что-то подобное. Через меня он передавал, что готовить ничего не надо, что он вполне обойдется бутербродом, когда приедет. Мама все равно готовила, конечно, и оставляла еду томиться в жаропрочной посуде; в итоге еда в этой посуде и пригорала, поскольку отец дома не ужинал. А мама в сумерках выходила в сад, подвязывала поникшие стебли, ее ноги тонули в сырой земле, щедро политой на закате. Если звонил телефон, она кричала мне: «Иду-иду! Наверное, это твой отец». И я слышала, как она сбивает комья земли с обуви у задней двери.
Отцу периодически выпадало адвокатское дежурство, и в такие дни он нередко задерживался допоздна в полицейском участке. Мама, и без того бледная от природы, становилась еще бледнее, когда часовая стрелка подползала к одиннадцати. «Зачем он соглашается?! — причитала она. — Ведь старший партнер как-никак. Пусть Питер Меткаф отдувается. Или Уиллис, ему и тридцати нет».
Однажды, когда отец приехал, от него пахло алкоголем.
«Ты ведь не садился пьяным за руль?» — Мама выглядела встревоженной.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 34
