Я не могла прожить без Океан и пары месяцев. Первые тридцать лет службы я кипела от ярости при осознании, во что меня превратили. Теперь я познакомилась с Ней ближе, чем остальные сестры. Она сама признавалась, что я знаю Ее лучше, чем любая из предыдущих сирен. Я наконец-то примирилась с отведенной мне ролью, с временностью своего положения и поверила, что однажды меня ждет лучшая доля. Поэтому я позволила себе любить Ее. Все это помогло. Мне по-прежнему хотелось иной судьбы, но теперешняя жизнь уже больше не тяготила меня.
Наконец в 1966-м у нас появилась еще одна сестра. Элизабет разительно отличалась от всех нас. При первой встрече меня больше всего удивило, что девушка не плакала. Даже Ифама, изо всех сил сдерживая слезы, в итоге расплакалась. Элизабет выглядела ошеломленной, но выслушала наши объяснения с таким выражением, словно попала в сказку. Я видела, как мир постепенно меняется. Девушки становились другими – не все, но многие. Как Элизабет.
Ее красота отличалась непокорностью. Нежные локоны навевали ассоциацию с медом – не русые и не каштановые, – а загадочные глаза сияли синевой настолько глубокой, что казались почти фиолетовыми. Внешность Элизабет изобиловала такими «почти».
Она училась в колледже и на каникулах отправилась в круиз вокруг Крита. Корабль шел по Эгейскому морю – одному из самых непредсказуемых мест на просторах Океан, особенно зимой. Буря разразилась бы неизбежно, но мы подвели капитана слишком близко к ее центру. Корабль затонул ранним утром. Элизабет оказалась одной из немногих на верхней палубе и сумела выплыть. К счастью, большинство пассажиров спали в своих каютах, и мы их не увидели. Элизабет же выбралась на палубу в жуткую качку, чтобы выкурить сигарету. В два часа ночи. Этот поступок стал первым намеком на ее характер.
И мы не ошиблись. Океан откровенно наслаждалась ее чувством юмора. Элизабет просила сохранить ей жизнь, но первой ее мыслью, когда корабль пошел ко дну, было: «Черт! Как не вовремя!»
Для нас она стала желанной находкой, но я опасалась, что Элизабет будет тосковать по оставленной позади жизни. Как и все сирены, она потеряла родных – тут мы полностью разделяли ее горе. Но девушка училась в колледже и перед смертью состояла в серьезных отношениях. Каково же было мое удивление, когда Элизабет заявила, что ни за что не променяла бы полученное время и возможность посмотреть мир на мужчину. Я хотела ей понравиться, так что не стала спорить.
Она обладала абсолютной уверенностью в себе и беспечностью. От появления новой сестры Миака пришла в восторг. Мы так радовались, что даже пригласили Эйслинг пожить вместе. Та ответила, что скорее наестся песка, спросила Океан, можно ли уйти, и исчезла не прощаясь.
– Ей явно не хватает секса, – заявила Элизабет после ухода Эйслинг.
Мы с Миакой потрясенно переглянулись и залились краской. В наше время о подобных делах не говорили вслух. Но затем не выдержали и рассмеялись – так правдиво и так невозможно звучало ее заявление.
Элизабет стала знаком новой эпохи. В качестве наблюдательницы я замечала перемены, но новая сестра стала их живым примером. Я радовалась возможности взглянуть на мир ее глазами.
Мы с Миакой засы́пали Элизабет вопросами. Она стала первой женщиной в своей семье, кто попал в колледж. Перед круизом она как раз выбирала специализацию из двадцати возможных. Элизабет выразила надежду, что за время службы определится, чем ей действительно нравится заниматься. Но, прежде чем задумываться о будущем, надо повеселиться на полную катушку. Я начала волноваться, что у нас возникнут проблемы с тишиной и уединением. С другой стороны, Элизабет родилась и выросла в Америке, как и я. Родной язык сделает намеки проще.
В колледже Элизабет баловалась травкой и сейчас сожалела об утрате, поскольку наркотики не оказывали на нас никакого воздействия. Да и пива ей тоже будет не хватать. Я слушала ее, открыв рот. В моей юности действовал сухой закон. Видеть, как кто-то наслаждается спиртным и не боится кары небесной, – к чему тогда в мое воспитание было вложено столько усилий?
Родители уделяли Элизабет мало внимания, их любимцами были три старших брата. Видимо, в нашей общине в последнее время приживались лишь единственные дочери, обожаемые либо заброшенные. Элизабет была нежданным ребенком, и родители выдохлись, пока она росла. Но недостаток внимания пошел ей на пользу. Она выросла с идеей добиться успеха и доказать, что ничем не хуже мальчишек, в частности своих братьев. Сейчас Элизабет расстраивалась, что родители не увидят ее триумфа, но не теряла уверенности, что со временем сумеет справиться с любой задачей, стоит лишь захотеть.
– В конце концов, – заявила она, – какая разница, будут у меня зрители или нет?
Я расспрашивала ее о подробностях, чтобы девушка как можно дольше не забывала о старой жизни и поделилась с нами невероятными в своей обыденности историями. Элизабет нравилось шокировать людей. В первый день она сумела застать нас с Миакой врасплох не менее десятка раз. Но и дома она составляла в скребл ругательства, когда играла с матерью и друзьями. Все, что вызывало у окружающих пораженные взгляды, ее забавляло.
– Я не знаю, что такое «скребл», – призналась Миака.
Меня привлекала открытая натура Элизабет. Она была грубоватой, смешной и сердечной. Я также завидовала ее легкости в обращении с мужчинами. Если говорить языком моего времени, Элизабет уже разделила ложе с возлюбленным. И не одним. А ведь мы почти ровесницы! Как же изменились нравы! Мне хотелось задать сотню вопросов, но полученное в детстве воспитание одержало верх. Возможно, когда мы сойдемся поближе, я наберусь хотя бы половины ее дерзости и спрошу. Времени у нас предостаточно.
Миака показала Элизабет все хитрости нашего существования, а я сидела и наблюдала за ними со стороны. Поскольку нас стало трое, я теперь могла отправляться на вылазки к Океан, и сестры не будут чувствовать себя брошенными. Наступала новая эра. Я сложила в уме все годы. Тридцать два из них я провела в горечи, сокрушаясь, что сделала неверный выбор. Потом почти год я прожила в одиночестве, купаясь в печали и злости на Океан и себя. Затем еще год, знакомясь с Океан. И последние одиннадцать лет прошли мирно, в общении с сестрами и нашей покровительницей. Всего сорок пять лет. Плюс девятнадцать прожитых ранее. За плечами долгая жизнь, но я, оказывается, не готова к новой эпохе.
Одной из наиболее разительных перемен стала реакция на условия нашей службы. Я не знала мнения Эйслинг, но, судя по ее холодности, решила, что ей все равно. Миака притерпелась с годами, но всегда боролась с унынием после нашей работы. А вот Элизабет оказалась крепким орешком. Ее не пугало, что мы забираем жизни. Она не считала себя жестокой, скорее, я бы назвала ее бесчувственной. Чужие смерти не смущали ее. Отношение Элизабет оказалось настолько заразным, что вскоре Миака последовала ее примеру и начала относиться к кормлению Океан с долей скептицизма. Только я по-прежнему страдала. Океан понимала мои чувства и всегда предупреждала заранее. После работы мне требовалось побыть одной, подальше от нечеловеческого спокойствия Элизабет и Миаки.
