Он налил две кружки и сел напротив. Сорель картина их застолья напомнила множество давних вечеров, когда они вот так же сидели рядышком, пили кофе, смеялись, разговаривали. Сорель отогнала подступившие слезы и спросила:
— Когда возвращаются твои родители?
— На следующей неделе. Я не сообщал им о болезни твоей мамы.
— Незачем портить людям отдых.
— Вот и я так решил. Не жалеешь о той работе, которую оставила в Австралии?
— Нет, мне нравится бутик. Дети забавные, а разработки Марты приводят меня в восторг.
— Значит, остаешься? — Голос звучал ровно.
— Я сожгла за собой корабли… Один ты предложил мне работу.
— Себе на голову, — буркнул Блейз.
— Что? — Сорель показалось, что она ослышалась.
— Ничего. — Блейз непонятно усмехнулся. Посмотрев на нетронутый бутерброд, резко приказал: — Да ешь ты, ради бога. Исхудала, почти как мама. Тебе такая худоба не идет.
Сорель представила себе округлые, женственные формы Чери. Сорель всегда была худышкой, только недавно она набрала вес, соответствовавший ее росту. Она никогда не будет пышной, а Блейзу, кажется, нравятся именно пышные женщины.
Она откусила кусок и с трудом проглотила.
— Ты очень добр.
— Не глупи. Мы слишком давно знаем друг друга, чтобы расшаркиваться.
— Ты скучал по мне? — Она не собиралась спрашивать, но сегодня вечером ей показалось, что они вернулись к прежним отношениям — дружеским, незыблемым — и что все осталось по-прежнему, как будто не было прошедших четырех лет.
Блейз так долго молчал, что Сорель испугалась, решив сменить тему разговора. Она поспешно запихнула в рот бутерброд, жалея, что нельзя вернуть вылетевшие слова. И тут он выдавил:
— Конечно, скучал. Ты ведь стала частью моей жизни с шести лет. А ты скучала?
Хороший вопрос. Сорель наклонила голову и проговорила:
— Я не понимала этого, пока снова с тобой не встретилась.
— И что сие значит?
Жесткость тона заставила ее поднять голову.
— Как ты сказал, мы с детства не расставались… — Она искала слова. Их семьи дружили, они знали друг друга всю жизнь, их матери были закадычными подругами. — Когда я уехала в Австралию, я впервые в жизни оказалась одна.
— Бедняжка.
Она опять опустила голову и обхватила руками кружку, грея руки.
— Не сомневаюсь, что такое продолжалось недолго, — произнес Блейз.
Сорель опять подняла глаза и заметила насмешку в уголках его рта.
— Я завела друзей. Ты все еще злишься.
Было видно, как он заставляет себя расслабиться. Взъерошив волосы, он ответил:
— Ничего не могу с собой поделать. К тому же у тебя сейчас скверная полоса. Ты даже не можешь дать сдачи.
— Не собираюсь давать сдачи.
Он скривился в усмешке.
— Значит, ты изменилась. В детстве, хотя я и старше тебя, ты всегда старалась расквитаться, даже если была не права.
— Я уже не ребенок.
— Далеко не ребенок. — Ощущение товарищества, испытываемое ими всего несколько минут назад, сменилось напряженностью. Сорель без надобности мешала ложечкой в кружке. Блейз спросил: — У тебя с Крегом серьезно?
Сорель испуганно вскинула глаза и внимательно посмотрела на него.
— Пока не знаю… — Хотелось бы ей самой знать! — А у тебя с Чери серьезно?
— Да, — лаконично и твердо ответил Блейз.
Ей показалось, что он ударил ее. На минуту ей нечем стало дышать, было такое чувство, что дыхание остановилось. Она опять обхватила руками кружку, но не решилась поднести ко рту, боялась, что задрожат руки. Когда Сорель обрела власть над голосом, то сказала:
— Ну что ж, очень мило.
— Мило? — Блейз вскинул брови.
— Конечно. — Ну зачем, зачем она спросила про Чери?! — Мило, что ты нашел ту, которая тебе нравится.
Он поерзал на стуле, взглянул на нее и почему-то заявил:
— Я не делал ей предложения.
— Но ты думаешь сделать? — Он не отвечал, и Сорель постаралась улыбнуться. — Не тяни с этим. Ей может надоесть ждать.
— Значит, советуешь? — В тишине его голос показался раскатом грома.
Она пожала плечами.
— Я уверена, тебе не нужны ничьи советы. А я не специалист.
Его губы скривила ехидная улыбка.
— Нет. Сама поимела свадьбу, которой стыдишься.
Сорель пропустила его слова мимо ушей.
— Чери не бросит тебя у алтаря. Она без ума от тебя.
Неожиданно он нахмурился.
— Почему ты так уверена?
— У меня есть глаза.
— Есть. — Его собственные глаза искали ее. — Ты когда-нибудь жалела о том, что сделала?
— Иногда, — призналась она. — Я оторвала себя от всего и от всех, что оказалось очень больно, но я должна была идти своим путем, стоять на собственных ногах. Впервые в жизни.
— Сорель, тебя никогда не считали слабым человеком.
— Не знаю. Меня всегда лелеяли, оберегали. Говорили, что делать. Мне нужно было уйти от родителей… от тебя, чтобы почувствовать себя человеком. Хотела бы я объяснить тебе.
— Попробуй.
— Я пробовала. Ты ничего не хотел знать.
— Теперь хочу.
Она развела руками.
— То, что мы с тобой чувствовали друг к другу, оказалось недостаточно для того, чтобы пожениться.
— Почему? Мы знали друг друга всю жизнь, для меня — вполне достаточный фундамент.
— А как же любовь?
Он опять нахмурился и почти яростно взмахнул рукой.
— Ты знаешь, что я тебя любил. Я любил тебя всю жизнь.
— Как сестру!
У него заблестели глаза.
— Не совсем. Я всегда понимал, что ты мне не сестра. Сначала ты была забавной топтушкой, на которую все умилялись, потом ты стала отвечать людям улыбкой, хихиканьем — как ожившая игрушка, потом вызывала умиление и смущение у моих приятелей. Когда во мне взыграли подростковые гормоны, ты еще не подросла, чтобы заинтересовать меня, но в один прекрасный момент ты незаметно превратилась в потрясающую длинноногую красавицу, и я предупредил приятелей, чтобы держались от тебя подальше.
— Нашу свадьбу спланировали родители.
— И что здесь страшного? К тому же ты преувеличиваешь. Они не начинали действовать, пока мы не объявили о своей помолвке.
— Они нас изо всех сил поощряли.
— Они считали, что мы — отличная пара. Но если бы ты сказала, что не хочешь, никто не тащил бы тебя за волосы. Никто не заставлял бы.
