– Глори, пора петь, – мягко напомнил Эндрю.
Встряхнувшись, Ребекка кивнула. Нервно пригладив подол платья, она встала рядом с Саймоном и пробежала глазами по списку песен, пока негр играл жигу.
– Может, вот эту? – спросила Ребекка у Саймона. Пианист неуверенно посмотрел на девушку.
– Вы уверены, миз[3]Глори?
Ребекка пожала плечами, стараясь скрыть собственную неуверенность и внезапно охватившую ее острую тоску по дому.
– Возможно, она немного успокоит собравшихся здесь дикарей.
Глаза Саймона блеснули, и когда Ребекка запела под его аккомпанемент, в зале все стихло. Грубые мужчины, которые пили и ругались так, словно завтра для них никогда не наступит, вдруг затихли и разом повернулись к Глори, забыв о картах, виски и даже женщинах.
– «Я тоскую по своей матери. Когда в памяти возникают воспоминания, я тоскую по своей любимой матери и дому».
Собственные воспоминания Ребекки лишь добавляли песне эмоциональности.
Она продолжала петь, в то время как ее взгляд скользил по ожесточенным лицам сидящих в зале мужчин. Ей было странно видеть, как в их взглядах вспыхивала тоска и они уносились мыслями прочь из этого пропитанного табаком и грехом салуна. Но ведь у всех у них были матери и любимые, заботящиеся о них, прежде чем они стали теми, кем стали. Для большинства из них мать была единственной женщиной, к которой они действительно питали уважение.
Размышления о матерях и детях напомнили Ребекке о Дэниеле, и ее голос дрогнул. Горло сдавило отчаянием, и слова застряли в нем, пока Ребекка боролась с навернувшимися на глаза слезами.
Ей с трудом удалось прошептать последнюю строчку душераздирающей песни Стивена Фостера:
– «Когда в памяти возникают воспоминания, я тоскую по своей любимой матери и дому».
Пальцы Саймона замерли на клавишах, и он поднял на Ребекку полные сочувствия карие глаза.
– Все в порядке, миз Глори? – спросил он похожим на тихий рокот голосом.
Ребекка покачала головой.
– Мне вдруг стало нехорошо.
Рядом с девушкой мгновенно оказался Эндрю.
– Что случилось?
– Миз Глори стало плохо, – пояснил Саймон, прежде чем Ребекка успела открыть рот.
Эндрю ласково положил руку на плечо девушки.
– У вас была длинная ночь. Ступайте в свою комнату.
Испугавшись, что Эндрю может уволить ее за то, что она не справилась с поставленной задачей, Ребекка замотала головой.
– Я могу продолжить.
Ее наниматель улыбнулся.
–. Почти два часа ночи. Заведение давно пора закрывать. Так что идите отдыхать.
– Но…
– Никаких «но». Ступайте. Вы ведь заставили этих больших плохих парней прослезиться. Это мало кому удается.
Ребекка помимо своей воли улыбнулась.
– Спасибо, Эндрю. В следующий раз не поддамся чувствам.
– Вы все сделали прекрасно, Глори. Поднимитесь по черной лестнице, чтобы посетители не заметили вашего ухода.
Эндрю поцеловал Ребекку в лоб, как целовал ее перед сном отец, когда она была ребенком, и глаза девушки наполнились слезами. Чтобы не осрамиться окончательно, она благодарно кивнула и скрылась за дверью, ведущей к потайной лестнице. Однако не удержалась и, на мгновение остановившись, поискала глазами пришедшего ей на помощь Слейтера.
Словно почувствовав ее взгляд, он поднял голову и в упор посмотрел на девушку. Потом в приветственном жесте поднял чашку с кофе, и Ребекка увидела в его взгляде нечто более острое и опасное, нежели во взглядах многочисленных партнеров по танцам, а именно – восхищение, смешанное с откровенным вожделением.
Словно боясь обжечься, Ребекка развернулась на каблуках и побежала по лестнице на второй этаж. В висках у нее стучало, а ноги подкашивались.
Оказавшись в комнате, она захлопнула дверь, схватила стул и подперла им дверную ручку. Но даже теперь Ребекка не чувствовала себя в безопасности. Доносящиеся до ее слуха приглушенные звуки пианино смешивались с криками и гиканьем подвыпивших посетителей. Им потребовалось совсем немного времени, чтобы забыть о матерях и вновь окунуться в водоворот удовольствий.
Ребекка принялась расхаживать по комнате, пытаясь успокоиться. Как ни старалась она подготовить себя к сегодняшнему вечеру, некоторые из партнеров по танцам, которые, казалось, понятия не имели об элементарной гигиене, повергли ее в ужас. А последний, с его жутким дыханием и похотливыми руками, оказался хуже всех.
Слейтер в его ладно подогнанном по фигуре костюме и белоснежной сорочке казался островком чистоты в луже грязи. Ребекка не знала, почему он решил прийти ей на помощь, но, несмотря на изумление, оценила этот жест по достоинству. Возможно, он просто добивался соблюдения правил. А может, за этим крылось что-то другое.
При воспоминании о знойном взгляде Слейтера сердце Ребекки отчаянно забилось. Но гораздо больше ее беспокоило и пугало давно забытое возбуждение. Выйдя замуж, Ребекка познала всю силу плотского желания. И вот теперь влечение к Слейтеру пугало ее и вместе с тем возбуждало. Но она не могла допустить, чтобы это чувство получило продолжение. Она замужняя женщина и серьезно относится к брачным обетам в отличие от Бенджамина.
Осознав, насколько сильно у нее болят ноги, Ребекка села на кровать и скинула туфли. Она подула на мозоли, образовавшиеся на пятках и больших пальцах. Разве она сможет завтра танцевать? И как это удается остальным девушкам?
Закрыв глаза и пытаясь унять растущую в груди панику, Ребекка начала делать глубокие вдохи. Ткань платья сдавила ее грудь. Стянув с себя оскорбляющий достоинство наряд, пропахший дымом, табаком и другими «ароматами», о которых даже думать не хотелось, Ребекка повесила его на крючок. По крайней мере выбранное ею платье не разозлило сегодня никого из девушек. На Джорджии было голубое платье, из-за которого чуть не случилась драка, и Ребекка не могла не признать, что в сочетании со смуглой кожей выглядело оно на ней сногсшибательно. Ребекка же предпочитала приглушенные тона, но, несмотря на это, мужчины роились вокруг нее, точно мухи вокруг сочного плода.
«Что я здесь делаю?»
Одинокая и несчастная, как никогда, Ребекка принялась искать столь дорогое ее сердцу белое крестильное платьице. Она уткнулась в него лицом и вдохнула слабый аромат – единственное, что осталось от Дэниела. Сдавленные рыдания обожгли ее горло.
«Я вернусь, как только отыщу твоего отца. Обещаю».
Слейтер наблюдал за тем, как Эндрю выпроводил последних двух пьяных и запер дверь на ключ. Его плечи были устало опущены, а ноги шаркали по пыльной соломе, устилавшей пол.
