Таким мыслям предавалась Сима, пытаясь найти место для парковки
на Новослободской улице, у Бутырского изолятора. Ей было неловко идти к Светлане после того, как она, воспользовавшись недозволенным приемом, "расколола" ее на признание. И до сих пор непонятно, истинное или ложное.
Сима прошла через толпу родственников, осаждавших справочное окошко, и направилась в следственный отдел.
Светлана выглядела чуть получше: видимо, она все же сумела адаптироваться к ужасающим условиям старой тюрьмы. Пытаясь смягчить свою
вину, Сима уклончиво сказала:
- Знаете, Светлана Валерьевна, у меня для вас хорошая новость,
очень хорошая.
- Все выяснилось и меня освобождают? - с надеждой спросила Светлана.
- Ну, пока нет. Но мы с Сергеем Александровичем делаем все возможное.
- А что же тогда? - Блеск в глазах Светланы погас.
- Вчера я сообщила вам неточную информацию. Теперь окончательно известно, что фотографии были фальшивкой. Но я узнала об этом только вчера вечером.
Лицо Светланы напряглось, она сжала руки так, что побелели суставы пальцев. Некоторое время она молча смотрела на Симу, видимо, собираясь с мыслями.
- И зачем вы сказали то, о чем не имели представления?
со сдерживаемым гневом спросила она. - Так вы защищаете мои интересы?
Сима изумилась происшедшей в женщине перемене: Светлана раньше казалась такой мягкой, беззащитной, а теперь она выглядела собранной, готовой к нападению, сильной. Внезапно она расслабилась, черты лица смягчились, руки безвольно затеребили вязаную шаль. Светлана посмотрела на Симу с укоризной:
- Вы заставили меня что-то придумывать. Я была
так потрясена, что пыталась найти хоть какое-то объяснение вашим словам. Сейчас я даже не понимаю, зачем я это сделала. Ведь это неправда...
Сима удивилась, насколько слова Светланы соответствовали вчерашней краткой лекции ее матери о самооговорах.
- Ну ладно, ради этого вы пришли?
Она была настроена враждебно, хоть и скрывала это.
- Я хотела бы поговорить с вами о Вике. Как-то
вы сказали, что она превратила вашу жизнь в ад...
Светлана вздохнула, обвела взглядом убогий кабинет:
- Я даже не знаю, как об этом говорить. Вика
дочь моего мужа, и мне не хотелось бы говорить о ней плохо.
Это очень своеобразная, сложная девочка. С ней трудно ладить.
Я все время пыталась найти с ней общий язык, но увы...
- Что, бесконечные компании, ночные клубы, неудачные романы, алкоголь, наркотики? - попыталась помочь ей Сима в силу своих представлений о проблемах молодежи.
- Нет, что вы, напротив. Она очень тихая, замкнутая, неразговорчивая. Она постоянно наблюдалась у психиатра, но Володя не говорил мне, с каким диагнозом. Насколько я поняла, все проблемы начались после трагической смерти ее матери. Ей тогда было лет двенадцать.
- А от чего умерла ее мать? - спросила Сима.
- Точно не знаю, это тоже не было принято обсуждать в семье, но, кажется, Вика стала свидетелем несчастного случая, происшедшего с ее матерью.
- То есть Вика психически больна? - внутренне ужасаясь, спросила Сима, вспоминая дело Голубевых. Тогда у нее было ощущение, что ее окружают сумасшедшие и колдуны.
- Ну, я бы так не сказала. Конечно, психиатрам виднее. Хоть я
и медицинский работник, но о психиатрии имею обывательское представление, как, впрочем, и большинство врачей-непсихиатров.
В этом Сима была с ней совершенно согласна. Она не могла понять,
как ее мать, Марина Алексеевна, делает какие-то выводы и ставит диагноз
на основании простой беседы. В Симином понимании медицина
это анализы, сложные исследования, компьютерные распечатки, снимки,
проценты, миллимоли на литр, миллиметры ртутного
столба, бесконечные -графии, -скопии, -метрии, сканирования.
А то, чем занималась Марина Алексеевна, больше напоминало ей знахарство, шаманство, нечто неподвластное научному анализу. Правда, за такие мысли мать бы ее не похвалила.
- Так вот, - продолжала Светлана, - Вика крайне ранимая и обидчивая девочка. И еще - болезненно ревнивая. После смерти жены Владимир, конечно, пытался построить отношения с другими женщинами, но из-за Вики ничего не получалось. Она была еще слишком маленькая, а отправлять ее в закрытую школу за границей он не хотел. Вика выросла с уверенностью, что отец принадлежит только ей. В силу эгоизма избалованной девочки ей даже в голову не приходило, что у отца может быть личная жизнь, что он еще довольно молодой мужчина.
- И что же она вытворяла? Скандалила, плакала, устраивала истерики? Сима не очень понимала, как тихое создание могло сделать жизнь невыносимой.
- За все время, пока мы жили вместе, она не сказала мне и десяти слов. Меня не существовало, я была пустым местом, она смотрела сквозь меня. Согласитесь, это неприятно.
- Да, но, по-моему, с этим можно смириться, - не поняла Сима. - Ну, не разговаривает, и черт с ней.
- Все не так просто. Когда Владимир первый раз привел меня
в дом, было много гостей, друзья их семьи, деловые партнеры. Я поздоровалась с Викой, Владимир нас представил друг другу, но она посмотрела сквозь меня и отошла. Но я почувствовала, что Вика возненавидела меня с первого взгляда. Позже, проходя мимо меня, она
громко обратилась к кому-то из гостей: "Что это за запах? Вы чувствуете? Кажется, это запах дерьма и лекарств. Ах, конечно, это же сиделка моего деда! Только непонятно, что она здесь делает. Разве здесь кому-то нужна сиделка?" Все замолчали, а я выбежала из гостиной, схватила пальто и стала умолять водителя, Олега, отвезти меня до станции. Владимир просил меня остаться, но я не могла показаться на глаза его гостям. В течение месяца я не хотела видеться с ним, а тем более появляться в его доме, но он был настойчив, сказал, что поговорил с дочерью, и больше это не повторится. Я любила его, мне казалось, что я сильная, что со всем справлюсь, а уж тем более найду общий язык с какой-то девчонкой. Но не тут-то было. Она игнорировала меня. Правда, гадостей больше не говорила, но...
- А что же еще? - не удержалась Сима.
- Она подменила мой тоник для лица жидкостью для снятия лака. Можете представить, что было с моей кожей? Она вылила мне в шампанское заранее припасенный лазекс, сильное мочегонное средство. В тот вечер мы были в театре с деловыми партнерами Владимира и их женами, и я чувствовала себя весьма неловко. Она науськивала на меня огромного аргентинского дога, которого я боялась до смерти. Притом что она не говорила мне ни единого слова, я все время чувствовала исходившие от нее волны ненависти. Я жила в доме, будто ходила по минному полю, готовая к любым неприятностям. Но самое ужасное было не это.
