Что я говорю! Это ведь неправда. В той комнате я была совершенно несчастной. Электрический обогреватель очень бы пригодился. И все же я хотела понять, почему возражаю — обогревателю там просто не место… вот и все…
— Тебе там правда хорошо спится, дорогая? — спросила Мэй по-матерински озабоченно.
— Да, правда.
— Знаешь, — сказал дядя Уильям, отправляя в рот полную ложку картошки, — в той спальне всегда холодно. Но ведь весь этот дом холодный. Он всегда таким был. Но я никогда не жаловался. После того как вы с Рут повыходили замуж и уехали, эта ближняя спальня стала моей. Там стоял адский холод, но я не жаловался. Вы обе были такими неженками.
Я наблюдала за своим дядей, глядя поверх фужера. Когда он посмотрел на меня, я улыбнулась.
— Неженки, я правильно говорю? — спросил он и подмигнул мне.
Я только посмеялась.
— Правда, там ничего. Я говорю о холоде. Все же это старый дом, разве не так? К тому же среди ночи обязательно слышишь странные звуки. Вот это как раз…
— Да? Что это? Странные звуки? О чем ты говоришь?
— Ну вы же знаете. — Я лениво ковыряла вилкой свою капусту. — Посреди ночи тебя будят странные звуки. С вами разве такого никогда не бывало?
Он приподнял брови.
— Насколько припомню, такого не бывало. В том доме я не слышал никаких звуков. У него толстые стены, не то что у нынешних хибар. Сто лет назад дома строили навечно! Нет, ночью меня ничто не беспокоило. А вот этот дом поскрипывает, правда, Мэй?
— Но я хотела поинтересоваться, — торопливо продолжила я. — Разве вы никогда не ходили по этому дому? Не слышали странных звуков или, может… заметили что-то необычное? Понимаете, вещи, которые невозможно объяснить?
Дядя Уильям непонимающе уставился на меня.
— Что ты хочешь сказать, Андреа? — спросила Элси, беря бутылку с вином. — Что там водятся призраки?
Все рассмеялись — Уильям, Элси, Мэй. Дядя Эд только улыбнулся и не переставал есть.
— Я не это хотела сказать, — ответила я, хотя именно это имела в виду. — Но мне хотелось узнать, не…
— Андреа, ты что-нибудь видела? — спросила Мэй.
— Я ничего не видела. Но понимаете, если в Лос-Анджелесе дом простоял сто лет, то у него есть своя история. Понимаете, своя легенда. О нем много чего рассказывают.
— Нет, здесь такого не бывает, — сказал дядя Уильям. Он взял миску с телятиной, выложил остатки мяса в свою тарелку, подровнял их ложкой и шумно поставил миску на место. — В Англии слишком много домов, которым сто и больше лет. Ведь не может быть так, чтобы во всех обитали призраки, правда? Если ты хочешь увезти легенды с собой в Америку, тогда за этим добром тебе надо отправиться в Пенкет. Здесь ты ничего подобного не найдешь. Время призраков ушло.
Элси смотрела на меня, наклонив голову.
— Андреа, ты расстроилась?
— Не смейтесь! Конечно нет! Мне просто хотелось узнать, вот и все.
— У американцев забавные представления об Англии, ведь так? — сказал дядя Уильям. — Будто мы здесь все живем в домах с призраками и тому подобное. Для них здесь слишком холодно!
Он расхохотался, и я искренне пожалела о том, что завела этот разговор.
Немного успокоившись, он сказал:
— В нашем старом доме ведь нет ничего таинственного. Элси, я правильно говорю? Я родился в тысяча девятьсот двадцать втором году и прожил там почти до тридцати лет. И ни разу не видел и не слышал ничего необычного. В этом доме всегда было приятно и тихо. Его строили на славу. Толстые стены, не такие, как у современных домов. Знаете, наша Кристина рассчитывает накопить деньги, чтобы купить один такой дом в…
Когда разговор перешел на другие темы, я решила молчать. У меня возникло ощущение раздражения и разочарования. В самом деле, я надеялась, что странные вещи, происходившие со мной в этом доме, обычное дело, и родственники с подобным сталкивались еще до моего приезда.
Но они ничего не знали. Совсем ничего.
После ужина, пока еще дядя Уильям и тетя Мэй, по обыкновению, не отправились к дедушке в больницу, я решила позвонить маме. Родственники тут же поддержали мою идею, и, к моей большой досаде, стоило только отозваться телефонисту, как все собрались вокруг меня и можно было не надеяться на то, чтобы откровенно поговорить с мамой.
Более того, родственники по очереди начали здороваться с ней. Когда все было сказано, слезы пролиты и трубка много раз передавалась по кругу, оказалось, что я почти не успела поговорить и сильно расстроилась. Казалось, будто меня обманули. Я так много хотела ей рассказать, столько спросить. Но вышло так, что я успела всего лишь спросить, как у нее нога, немного рассказать о дедушке, о том, как мне живется у бабушки, и затем передать, что еще четыре родственника дожидаются своей очереди у телефона.
По пути в больницу дядя Уильям и тетя Мэй высадили меня у дома бабушки. Они задержались, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, рассказать, какой у нас получился чудесный ужин, и пожалеть, что ее там не было. Пока они разговаривали, я мысленно ругала себя за то, что у меня не хватает сил сопротивляться влиянию этого дома, которое я почувствовало сразу, стоило только войти в него. Я твердила, что должна больше думать о благополучии дедушки (в конце концов, ведь я из-за этого приехала сюда) и не предаваться мрачным мыслям о странном доме.
В девять часов, когда мы с бабушкой снова сидели у газового обогревателя, она включила радио, чтобы послушать «Час шотландской музыки». Не успели волынки проиграть и пяти минут, как все началось снова. Мы уселись поудобнее и молча слушали музыку. Бабушка без слов подпевала «Восхитительной Грейс», и вдруг я заметила, что часы остановились.
Я уставилась на них.
Затем где-то позади, словно издалека донеслись звуки плохо настроенного пианино — снова играли «К Элизе», но на этот раз чувствовалась более опытная рука.
Я взглянула на бабушку. Она прислонила голову к спинке кресла и с полным умиротворения лицом безмятежно подпевала «Восхитительной Грейс». Казалось, это длится вечно, будто время остановилось и мы очутились между двух миров. Я недоверчиво смотрела на бабушку. Как она могла не слышать звуков пианино!
Мое лицо пылало. Казалось, будто стены комнаты сдвигаются, меня обуял страх.
— Бабуля…
Она не открыла глаза.
Пианино заиграло громче. Оно было совсем рядом, звуки заполняли пространство, в то время как шотландская волынка слышалась где-то далеко.
— Бабуля…
Наконец она подняла голову.
— Что случилось, дорогая?
Как только она открыла глаза, пианино умолкло. Я взглянула на часы. Они снова затикали.
— Бабуля, я страшно устала. — Я провела руками по своему лицу. — Ничего, если я пойду спать?
