А Бромстен, видишь ли, был редкая сволочь.
И очень мне насолил.
Фамилия у него говорящая — Бромстен, Тормозной, так сказать.
Все, что хочешь, затормозит.
Он умел этак по-особенному смотреть на человека, будто все, что тот ни предложи, просто курам на смех, а если замечал, что тебе что-то дорого, к примеру малютка Элин, дочка его, хорошенькая застенчивая девушка, которая обычно на кухне отсиживалась, потому что Бромстен на кухню заходить не любил, — так вот тогда он вовсе зверел.
Сочинял длинные заковыристые отговорки, лишь бы помешать тебе увидеться с нею. То она, дескать, корью захворала, то в Лише уехала за теткой ухаживать. А ведь я прекрасно видел, как она в белом платьице в синий горошек ходит среди кустов малины, совсем близко, и временами наверняка слышит, что он мне впаривает. И уверяю тебя, его это ничуть не смущало. Наоборот, поганец удовольствие получал. Он из тех был, кто обожает помыкать другими.
— Надо было характер проявить.
— Конечно. Но весь ужас в том, что характер я проявить не мог. Пристрелить хотел эту сволочь, а характер проявить не мог. Никогда я не умел проявить характер, вот что хуже всего. Стою как дурак да кулаки сжимаю в карманах. И воображаю себе собственную суровость, беспощадность, неумолимость, а делать ничего не делаю.
Она просила, чтоб я увез ее оттуда. И я частенько об этом подумывал, да так и не собрался.
Позднее, когда этот черт Бромстен смекнул, что ничего со мной не поделает, да и с нею тоже, предложил он мне войти в дело компаньоном. На грузовых перевозках тогда большие деньги заколачивали, я ведь говорил уже, в строительстве был настоящий бум. Ну так вот, Бромстен купил еще один грузовик, и мы взялись за работу. А как дело наладилось, этот мерзавец вышвырнул меня за дверь и отнял всё. Жену, контору и прочее.
— Но как же так?
— Видишь ли, это чертовски долгая история. Сперва он настроил Элин против меня. Раздраконил меня в пух и прах, наболтал, что я, мол, крепко выпиваю. Само собой, я маленько выпивал, но кто, черт побери, не выпивает? Во всяком случае, дорожных аварий не было, иных неприятностей тоже. Отчего же не выпить-то маленько? А этот мерзавец отправился в комиссию по борьбе с пьянством, натравил на меня власти и добился-таки своего: у меня отобрали права.
— А Элин?
— Одному черту известно, какая муха ее укусила. Она привыкла идти у него на поводу. Делала, как отец велит, и все тут. Собственной воли у нее не было. Ну я и бросил ее. Все бросил, вообще.
— А после в Америку подался?
— Ага, в Америку. С выпивкой завязал. Представляешь? Вправду завязал. Проповедовал, с пятидесятниками якшался. В общем-то счастливое время, скажу я тебе. Хотя я, понятно, был вроде как сам не свой. Причем довольно-таки часто. Слышь, Торстен, ты мне вот что скажи: как по-твоему, есть на свете злодеи?
— Ну, это как посмотреть. Ежели взять Гитлера или Сталина…
— Да плевать я хотел и на Гитлера, и на Сталина. Они оба уж померли давно. Так есть или нет?
— Что «есть»?
— Сказал же — злодеи.
— Это как посмотреть.
— Ты уж мне поверь. Есть злодеи, есть. Небось думаешь, я зря прицепился к этому Бромстену, да? Дескать, с точки зрения Бромстена, все выглядит иначе? Клянусь, никакой Бромстеновой точки зрения вообще нету. Хотя, если тебе неохота говорить про Бромстена, можно и о другом потолковать. Злодеи на свете не редкость, вот в чем штука. Ты меня послушай, сам поймешь.
Я тогда по нескольку раз в год возил грузы в тюстбергскую лечебницу. Продукты, молоко в бутылках, барахло всякое. Словом, все, что требуется на кухне и что я обычно перетаскивал туда в одиночку.
Ведь лечебница была для слабоумных.
Посторонние туда заглядывали редко, только по работе. А тамошних пациентов никуда не выпускали, они с детства были слабоумные, идиоты, которых нельзя оставлять без присмотра. Иные от роду ущербные, иные дожили до таких преклонных лет, что перестали понимать, где находятся и кто они есть. Сидели в коридорах или бродили по комнатам, медленно, будто скотина на выпасе.
Думаю, родственники навещали их крайне редко. Я, во всяком случае, посетителей ни разу не видал. Открестились от горемык, от которых весь мир открестился. А другого мира те не знали.
Смотреть было совестно, как санитары с ними обращаются. Под вечер там вроде как кофепитие устраивали, и для большинства кофий этот очень много значил. Горячий, черный, сладкий. Сахарницей они особенно дорожили.
Но распределяли сахар строго по норме. Сколько хочешь не дадут. Не дождешься. И ради лишнего кусочка слабоумные горемыки выделывали по заказу санитаров разные фокусы. Прыгали через палку, которую те поднимали все выше. Балансировали палкой на носу. Понимаешь, санитары обращались с этими людьми будто с собаками. И ни капли не стыдились. Глядя на меня, хохотали и еще больше изощрялись в этой мерзости.
У меня аж слезы на глаза наворачивались, но, как обычно, характер я проявить не мог. И остаться тоже не мог. Ничего не мог.
Злодеи — это самые обыкновенные люди, верно?
Нету в них ничего особенного или примечательного. Люди вечно ищут в злодеях что-то особенное. Они, мол, больные, извращенцы или еще какие. Но ведь это неправда! Такое впечатление, будто все упорно норовят утаить и отвергнуть то, о чем прекрасно знают.
Черт, иной раз мне кажется, будто я и впрямь прикончил старикана. Хотя, наверно, я это просто выдумал. Столько раз мысленно сталкивал подлюгу с обрыва в собственном его карьере и прямо воочию видел, как рука его торчит из песка, что порой готов поверить, будто и вправду столкнул. Ты-то как думаешь, столкнул я его или нет?
Торстен долго молчал, потом задумчиво произнес:
— Нет. Думаю, не столкнул.
Он решительно прошагал на кухню, открыл холодильник. Так и есть. Бутылок не видать. Интересно, куда он девал пустые бутылки. Последнюю-то, ясное дело, припрятал. Это уж точно. Как собаки прячут косточки. А я не из тех, кто станет искать по всему дому.
Зато шматок колбасы еще остался. Торстен задумчиво вытащил его и сунул в рот. Так себе колбаса, но хорошей нынче днем с огнем не найти.
Так я и думал. Сам тяпнул один стакашек, ну, может, парочку, а этот хлюст втихаря вылакал все остальное. Зря я его сюда привез. Только и делает, что небылицы про себя сочиняет. По правде говоря, я думаю, что ни мужик этот, ни девчонка вовсе не существовали. Песчаные карьеры ценой в миллионы! Смехотура! Транспортная контора — да не было ее, черт подери. И машины он никогда не имел. Выдумал все, чтоб себя оправдать. Лихой малый. А лихих надо остерегаться. От них зараза идет. В жизни полным-полно неудачников, и стали они таковыми потому, что сами напрашиваются на осечки. Вроде как жить без них не могут. В этом окаянном домишке, к примеру, есть теперь кафельная стена, которой вчера не было. Скоро я ее закончу, и выйдет она хоть куда. Любая первоклассная гостиница не откажется иметь в уборной такую стену.
