На вечеринке у Брюса и Эрика Бромбергов в Ист-Хэмптоне Бобби Флэй научил меня одному секрету. Братья и Бобби, кстати говоря, далеко пошли: у Брюса с Эриком — «Голубая лента», у Бобби — «Меза Гриль», и все трое без конца выпускают то книги по кулинарии, то телешоу. Так вот, меня тогда отправили работать на задний двор к огромному четырехстороннему грилю. Он был установлен рядом с жарочной ямой, где на вертеле, поливаемый жиром, подрумянивался кучинильо (молочный поросенок). Я еще не имела понятия, кто такой Бобби, и мы с ним работали бок о бок: встряхивая на сковородках сладкий перец и лук, цуккини, тыкву, рыбу-меч и телячью вырезку. Только-только выскочив из «Кордон Блё», я мнила себя гуру от стряпни и помыкала Бобби, словно каким-нибудь рыжим пасынком. А он все сносил и советовал остальным поварам у гриля слушать «шефа». Никогда мне так хорошо не готовилось, я чувствовала себя своей в доску. Позже, узнав, кто такой Бобби Флэй, я чуть со стыда не сгорела, а поразмыслив, поняла, что он классный парень. Ни разу не воспользовался своим положением, не тыкал меня носом, не ограничивал мою свободу. Видимо, таковы отличительные черты мастера: ему не нужно самоутверждаться, втаптывая других в грязь.
Ах да, секрет Бобби. Устрицы следует открывать так: вставляешь кончик ножа сзади, под мышцу, быстро проводишь между створками и распахиваешь раковину. Проще простого. Я столько лет пыталась проткнуть ножом складку спереди раковины и расщепить ее, что единственно верный способ меня здорово впечатлил. Все, кто видят, приходят в восторг, — считается, что устрицы открывать сложно.
Аккуратно выложив первый десяток моллюсков на дробленый лед и украсив их дольками лимона, я перехожу ко второму десятку. За моей спиной хнычет, молит, шмыгает носом Мартин и… гремит голос Билли:
— Если она здесь — убью! Ну вот, полюбуйтесь!
Джулия подходит ко мне во всем своем бронзовом великолепии, наполняя пространство ароматом «Шанели № 5».
— Котенок! Что ты делаешь?
Чмокнув в обе щеки, она оглядывает меня прищуренным взглядом и выдает напрямик:
— Ты теперь перешла на выпечку?
У меня загораются уши.
— Ты что, ешь мучное?
Мой вид повергает ее в ужас. Еще бы — с нашей последней встречи я прибавила килограммов шесть, и теперь во мне уже не боевые пятьдесят семь, а все дряблые шестьдесят три. Я сжимаю ручку увесистого ножа и, опустив глаза, вижу, как белеют костяшки пальцев. Не хочу показывать ей, до чего мне обидно, но не могу удержаться и спрашиваю, словно маленький ребенок:
— По-твоему, я толстая?
Боюсь, мой тон выдает глубину оскорбления.
Грустно покачав головой, Джулия решает, что за рамки приличий я все-таки не вышла, и наклоняется к моему уху:
— Мы, женщины, всегда знаем, когда наш вес отклоняется от идеально, правда? На меня, например, даже лишние полкило давят как мешок камней. К слову, у меня чудный новый тренер, но тебе он вряд ли будет по карману.
— Угу, вряд ли.
Я провела с матерью всего пять минут, а уже скатываюсь в такую пропасть ненависти к самой себе, что глубже просто некуда.
— И наряд на тебе не самый выигрышный, — сообщает она, отстраняясь для лучшего обзора. — Юбки, котенок, — отличный камуфляж.
— Спасибо, Джулия, учту.
— И еще: ты должна общаться. Разве так ведут себя девушки на вечеринках, где столько подходящих мужчин! — добавляет она с наигранным оптимизмом.
Должно быть, именно так ты рассуждала, принимая предложение будущего мужа номер два, пламенного игрока в поло. Да если бы даже все эти «подходящие мужчины» не были геями, кто захочет общаться со мной, пожирательницей мучного?
Джулия понижает голос:
— Билли сказал, что у него здесь есть партия для тебя. Ты уже познакомилась с Диком? Чудный молодой человек, просто чудный. Послушай мамочку: долой этот нож, приведи себя в порядок — чуточку подкраситься не помешает — и вперед, к людям. Котенок, ты пропустишь все веселье! Лично я сейчас буду петь твою любимую, только вот капну себе шампанского. О-о, устрицы? Ну-ка, ну-ка, дай отведать. — Она строит из себя Мэй Уэст[28].
Я хочу, чтобы она ушла. Нет, я хочу, чтобы она сдохла.
Поле безуспешных попыток образумить Мартина — я все слышала — Билли подходит ко мне с вопросом:
— Как ты тут с… этими?
— Осталось всего шестьдесят.
— Я в трансе, Лей. Может, не надо?
— Есть варианты?
— С тобой не поспоришь. Среди туземцев начались волнения. — И, вспомнив вдруг: — А Дик? Дик-то тебе как?
— Ты говорил, что работаешь с ним.
— С ним, на него — какая разница? Там кто, Бенисио дель Торо[29]пришел?
За его плечом нарисовался Мигель: белые зубы сверкают, карие очи под тяжелыми веками затуманились.
— Где ты берешь всех этих красавцев? На, — я вручаю ему поднос с устрицами. — Через пять минут приходи за другим.
— Котенок, котенок, обещай, что, как только будешь готова, выйдешь и послушаешь, хорошо? А я обещаю не петь без тебя «Нью-Йорк, Нью-Йорк», — подмигивает мне Джулия. Затем театрально разворачивается, взмахнув гривой длинных светлых волос, и, как дурной сон, исчезает.
Отложив нож и вымыв руки, я выхожу на балкон в спальне Билли. Отсюда открывается панорамный вид на Гудзон, Палисады, огни Мидтауна и Верхнего Вест-Сайда. Зажигаю сигарету, глубоко затягиваюсь и выдыхаю дым в холодный воздух. Голова гудит; я курю, то и дело запуская пальцы в волосы и царапая кожу ногтями. Надо срочно подстричься.
На кухне обнаруживаю Дика Давенпорта, он вынимает очередную бутылку «Вдовы» из холодильника. Игнорируя его, я мою руки, хватаю полотенце и снова принимаюсь за устриц.
— А у тебя отлично получается. Видно, что ты настоящий повар, — замечает он, вытаскивая пробку. — Я так и не принес тебе вина, да?
— Не-а. — Я с горестным вздохом пожимаю плечами. — А теперь поздно, потому что на работе я не пью.
— Я думал, все повара пьют на работе.
— Ну да, а все бизнесмены надираются за ланчем.
— Лично я очень люблю ланчи с тремя мартини, — саркастически подтверждает он. — Хочешь чего-нибудь еще? Может, «Пелегрино»?
— Нет, спасибо.
Я начинаю работать быстрее и скоро понимаю, что выпендриваюсь.
Дик молча смотрит, попивая шампанское.
— Ловко у тебя выходит.
— Спасибо.
Все мое внимание уходит на то, чтобы не промахнуться и не пропороть ножом ладонь.
