Я не отступал:
– Почему у вас, что ни возьми – все тайна? Зачем такая таинственность?
– Тот, кто присоединяется к нам, навсегда оставляет обычную жизнь. Он видит, как другие люди, сами не видя того, мчатся навстречу гибели. Отныне он не должен иметь с ними ничего общего. Иначе они соблазнят его оставить однажды избранный путь. Он должен сжечь все мосты, все связи. Вступая в общину он клянется любить только своих товарищей по общине и ненавидеть всех детей тьмы – и, конечно, не открывать непосвященным ничего из того, что как-то связано с общиной![55]
– Вы клянетесь в ненависти ко всем остальным?
– Да!
Тимон и Малх, угощаясь собранными нами плодами, не пропускали ни слова из нашего разговора. Больше всего им нравились плоды некоторых кактусов, а к жареным кузнечикам они, напротив, даже не притронулись. При последних словах Варуха Тимон вступил в разговор:
– Ты что, в самом деле нас ненавидишь?
Варух затряс головой:
– Я ненавижу детей тьмы, изменивших Божьей заповеди! – неуверенно пробормотал он.
Теперь уже вмешался Малх:
– Неужели ты правда хочешь назад к этим твоим людям?
– А что мне еще остается?
– Разве ты не можешь вернуться назад, в родную деревню?
– Я бросил все. Я продал свое имущество. Все деньги, которые за него получил, я отдал общине. Я целиком завишу от них!
– Родители твои живы? А братья и сестры?
– С семьей я порвал. Мне нет пути назад. Или я вернусь в общину, или мне придется и дальше жить в пустыне!
Он замолчал, опустив голову.
Тимон и Малх тоже молчали.
Наше молчание сливалось с молчанием пустыни, растворяясь в нем. Наконец, я сказал:
– Варух, я тоже когда-то, как и ты, бежал от обыденной жизни. Я ушел в пустыню, к одному отшельнику. Я искал истинной жизни. И я вернулся назад. Я понял, что и в пустыне людям не избавиться от житейских противоречий. У меня к тебе предложение: присоединяйся к нам! Ты можешь жить у нас. Мы поможем тебе начать все сначала!
Варух был не согласен:
– Нам запрещается доверять всякому, кто не член нашей общины!
– Но послушай, Варух, – возразил я, – ты ведь уже доверился нам!
С некоторым сомнением он сказал:
– Наверное, вы правы.
Я дальше гнул свою линию:
– И веришь ли ты по-настоящему ессеям?
– Об этом-то мы и спорили тогда! – воскликнул он тут, – я хотел такой общины, чтобы ей можно было довериться!
И вдруг его словно прорвало: он поведал нам историю своего исключения. То и дело сбиваясь и говоря одними обрывками фраз. Запинаясь от волнения. Но, мало-помалу, мы поняли, в чем было дело.
Всякий, кто вступает в общину, отказывается от личного имущества. Члены общины называют себя поэтому «нищими в духе». Богатство считается шагом на пути к гибели. Но пока они еще послушники, им под величайшим секретом рассказывают о неких загадочных медных досках, доступ к которым есть только у посвященных.[56]На этих досках запечатлены свидетельства о невероятных сокровищах, точные сведения о том, где нужно копать, чтобы их найти. О том, сколько там того и другого металла. До сих пор никто этих сокровищ не видел. Но все верят, что они существуют.
Варух же сказал: ессеи должны быть последовательны в своем отказе от богатства. Как можно называть себя «нищими», если наше имущество больше доходов всей Иудеи, Галилеи и Палестины вместе взятых? Нужно использовать эти деньги для помощи бедным.
Развернулась большая дискуссия. В самый разгар споров Варух позволил себе такую мысль: может быть, никакого сокровища и вовсе нет! Может быть, послушникам рассказывают о нем лишь затем, чтобы им легче было отказываться от собственного имущества. Они должны верить в то, что хорошо обеспечены! Но ему, Варуху, не нравится, что их совместная жизнь строится на самообмане! Или нужно доказать, что сокровища и в самом деле существуют или больше про них не говорить.
Подозрения, что за всем этим стоит обман, показались большинству оскорбительными. Варуха, как представлявшего угрозу для мирной жизни общины, исключили – и навсегда!
Я спросил, за что еще и насколько могут исключить из общины. Варух привел несколько примеров:
– За неверные сведения об имуществе при вступлении в общину полагается исключение сроком на год и пожизненное сокращение дневной порции на четверть. Полгода дают за ложь, гнев на товарища по общине или если кто станет расхаживать голым. Месяц получает тот, кто нарушит дисциплину во время общего собрания, если, например, без разрешения уйдет, будет плевать или громко смеяться. Десять дней полагается, если кто-то во время собрания уснет или будет размахивать левой рукой![57]
– Суровые наказания, – сказал я, – а ты и правда хочешь обратно в свою общину? Почему ты так держишься за нее? Почему ты вообще попал к ессеям?
– Первое, что я услышал о ессеях, было то, что они отвергают рабство. Отвергают его, потому что рабство нарушает равенство между людьми. Оно, по их словам, противоречит закону природы. Природа породила и взрастила всех людей. Все мы – дети природы. Все люди – братья. Только богатство раскололо людей на две части, превратив доверие в недоверие, а дружбу – в ненависть.[58]Я пришел в восторг. Где еще есть такое общество, чтобы в нем отвергалось рабство? Нигде!
– Но разве вы не променяли рабство у людей на рабство у суровых законов?
– Наша община несовместима с обычным жизненным укладом! Кто настолько непохож на остальных, вынужден провести резкую грань между собой и ими! Наши законы и должны быть жестокими!
