— Еще кашасы. И перца еще больше, — сказал индеец. Он так и не обернулся. Он смотрел прямо перед собой, хотя ничего интересного там не было. Даже зеркала не было. Несколько грязных полок с бутылками виски. Но он продолжал смотреть туда так пристально, словно с того места, где он стоял, открывался вид на всю Амазонию.
Он чувствовал за спиной дыхание этих людей, запах их пота, ненависть и терпкий вкус сигариллы Родригиша. Скверный табак. Не то что настоящая гаванская сигара. Бразилец явно был не очень-то важной птицей.
Он знал, что тех — четверо и у каждого по паре шестизарядных пистолетов, значит, в сумме ему причиталось сорок восемь пуль, выпущенных в упор, прямо в спину. Тем не менее он не двигался с места.
— Не валяй дурака, индеец. Всех, кто когда-нибудь пытался хитрить с Родригишем, выносили ногами вперед.
Мертвая тишина.
— Я к тебе обращаюсь, индеец. Тебе лучше обернуться. Не люблю стрелять людям в спину.
Он ничего не ответил. И не подумал обернуться. Еще рано.
— На счет «три» стреляю...
Опять тишина. Даже не шелохнулся.
У Родригиша на лбу выступил пот и насквозь промокли подмышки. В его зловонном дыхании различался запах прогорклого лука, вымоченного в уксусе.
— Один... Два...
Родригишу не удалось досчитать до трех. Индеец открыл, наконец, рот и спросил:
— Полковник, это от вас так воняет?
Бразилец побелел. Этот тип его оскорбил. Хуже того, ему было известно его звание. Родригиш понял, что индеец явился, чтобы расквитаться с ним за старое. Он затрясся и рявкнул:
— Будь ты хоть самим чертом, ты убедишься на собственной шкуре, что все, кто ищет Альвару Эмилиану Родригиша, его находят!
Палец полковника лег на курок револьвера.
Индеец медленно развернулся на каблуках— теперь они с Родригишем стояли лицом к лицу. Лицо индейца было красивым и безмятежным, а все эти люди так давно не сталкивались с красотой, что замерли от удивления. Родригиш стоял, разинув рот. Он будто оцепенел и не мог даже шевельнуться, только потел да сопел, как боров.
— Будь я на вашем месте, полковник, я бы сказал своим людям, что стрелять мне в спину не стоит.
Он выпустил дым от сигары прямо в лицо Родригишу, тот закашлялся.
— Опустите оружие, — приказал он. — Чтоб не позориться, полковник добавил: — От твоей сигары воняет, индеец. Ты бы лучше табак жевал.
— Надо же. Мне и в голову не приходило, — отвечал тот с неподдельной невозмутимостью.
Он оглядел Родригиша, а потом продолжил:
— Пожалуй, единственное, что здесь воняет, — это вы, полковник. Но мне повезло: запах такой тяжелый, что выше пола ему не подняться.
Индеец был высоченный, а полковник ростом не вышел: было очевидно, что они и в самом деле дышат разным воздухом.
Родригиша охватил приступ ярости. Но его мучил страх, и он не решался дать отпор этому верзиле, который неизвестно откуда взялся.
— Что тебе надо? Убить меня хочешь? Предупреждаю, один выстрел в мою сторону — и живым тебе отсюда не выбраться.
Индеец невозмутимо сделал очередную затяжку, медленно отвел руку с сигарой: он явно не спешил.
— С чего это мне убивать вас, полковник?
— А зачем тогда тебя сюда принесло?
— Я должен уладить одно дело.
Долгая пауза. Двое мужчин смотрят друг на друга в упор.
— Подумайте сами, полковник. Желай я вас прикончить, я сделал бы это сразу, как вошел.
— Не боюсь я вашего брата из Белена. Плевать я на вас хотел.
— Кто вам сказал, что я из Белена?
Родригиш недоверчиво вытаращил глаза:
— Тебя не правительство послало?
— Нет.
Гробовое молчание.
— Тогда кто же? — с трудом выдавил из себя Родригиш, отступив на три шага и облокотившись на спинку стула.
Индеец неторопливо затянулся и только потом ответил:
— Амазон Стейнвей.
Это имя прозвучало, словно удар хлыста.
— Амазон Стейнвей?
— Он самый.
Полковника охватило смятение. Выходит, этот малый, единственный, кто уцелел в ужасном кораблекрушении, — а в том, что оно и правда было, он сам удостоверился в мэрии в Исане, не сообщив, однако, властям, что один человек остался в живых, — так значит, он в сговоре с индейцем. Но где и каким образом они познакомились — ему, наверное, никогда не узнать.
Родригиш вытер лоб грязным платком, подумал пару минут и понял, что, по всей видимости, последнее слово остается за музыкантом. Полковник повернулся к нему и спросил:
— Ну ладно, Амазон, а теперь скажи мне, что тебе понадобилось в Эсмеральде? И зачем ты вызвал сюда этого типа?
Лицо музыканта осталось непроницаемым. Делать нечего, полковник опять повернулся к индейцу и сказал:
— Раз он не отвечает, то хоть ты мне скажи, что тебе нужно в Эсмеральде?
Индеец посмотрел на полковника и не торопясь сделал несколько шагов, чтобы опереться о стойку. Под тяжестью его шагов прогнившие половицы издавали нестерпимый скрип. Он медленно сунул руку за пазуху, залез в карман полотняного жилета и вытащил руку, зажав что-то в кулаке.
— Мне нужен Амазон Стейнвей и белый рояль.
— Рояль ему больше не принадлежит.
Индеец бросил на полковника удивленный взгляд:
— Тогда я его выкуплю в обмен на это.
Он разжал кулак, и ослепительный отблеск зеленого пламени пробежал по залу. Это зеленое пламя было ярче всех амазонских джунглей, вместе взятых.
Родригиш не удержался и присвистнул от восхищения:
— Вот это изумруд! Черт, как хорош!
Драгоценный камень влек его, как магнит, и он уже потянулся потрогать, только индеец оказался проворней, и камень быстро исчез у него в руке.
— Этот камень по праву принадлежит Амазону.
Пианист, который до того сохранял полную невозмутимость, захлопнул крышку рояля и вскочил на ноги. Потом он медленно подошел к тем двоим и, глядя индейцу прямо в глаза, произнес:
— Мендис, брат. Я знал, что в конце концов ты меня разыщешь.
Амазон Стейнвей с нежностью положил руку на плечо Мендису, а индеец протянул ему изумруд. Музыкант взял его и повернулся к полковнику. Почему-то Родригишу стало не по себе. Он держал их на мушке своего револьвера, но выстрелить не решался. Эти двое были не обычные люди. Что-то ему подсказывало, что справиться с ними не удастся. Он был почти уверен, что начни он стрелять — и пули пройдут сквозь их тела насквозь, срикошетят от стен и какая-нибудь из них угодит прямиком в его собственный лоб. Он сам не понимал, как такое может быть, но срабатывало какое-то предчувствие, интуитивное ощущение. Полковника затрясло, в этот момент он осознал, что его могущество не беспредельно. Он опустил револьвер и заговорил по-другому:
