Книга Все-все-все и Мураками - Катя Рубина

Анжелка позвонила уже вечером.

— Приходи, все тут, тебя ждем.

Я отправилась. Но как-то без особой радости, какая-то во мне пасмурность присутствовала. С другой стороны, время до завтра быстрее пролетит, посижу у них, на Мураками посмотрю, потом сразу спать можно лечь, и вот оно — завтра.

На кухне у Анжелки просто Версаль какой-то. Прибралась, по-моему, даже полочки над плитой помыла. Стол скатертью накрыт. Боже ты мой, вот что любовь и уважение к гениям делает с женщинами! На столе курица жареная, но это точно не она сама жарила, курица-гриль, куплена в магазине, сто пудов. А салат с крабовыми палочками? Сегодня же не Новый год, господа?! А патиссоны в вазочке хрустальной? А пирожки печеные? В том же магазине, что и курица? Но все равно, сегодня же не Анжелкин же день рождения!

Или я уже с ума схожу и память отшибло? Нет, с памятью вроде все нормально. За столом Витька, Полюшко и Мураками. Картинка просто чудо, Ионеско просто отдыхает, просто пир абсурда.

Витька, по-моему, даже побрился и рубашку посвежее нацепил. Полюшко в своем прикиде, как приехал, ему и в голову, наверное, не приходит, что с собой можно сменную одежду прихватить, когда в другой город едешь — в гости там или на долгое время. Анжелка — мама, мамочка моя! — укладку сделала, кофточка новая какая-то прикольная… Джинсы тоже новые, что ли? Туфли на шпильках, сто лет их не надевала, по-моему, со школьных времен. Идут ей каблуки, стройная она прямо какая, так всегда надо ходить.

Разговор идет на английском языке. Вот у нас как. Прямо салон Анны Шерер, даже круче. Потому что у Шерер все о политике больше и светскость всякая, а тут разговор идет чисто научный: Витька докладывает Мураками и так объясняет, что я всего и не понимаю, потому что он терминами швыряет сходу и быстро лопочет.

Вот поди ж ты, вроде безумный, а как свободно излагает мысли, как бойко — как будто в Оксфорде лекции всю жизнь читает. Я и не знала, что он так владеет языком. Полюшко сидит и, мне кажется, не понимает, вот и реплик не подает: типа внимательно слушает. Мураками открыл рот и явно тащится, по лицу видно. Я понимаю, что тут опять о пуговичной теории речь идет, только мне-то Витька все по-детски объяснял, а тут — по-научному.

Анжелка тоже не все понимает. На столе водка, шампанское. Шампанское дорогое, наверно, Мураками принес. Все едят, мне полную тарелку навалили салата, курицы белого мяса кусок. Анжелка — настоящий друг. Шампанского налили вкусного. Я поела, выпила, слушаю их, хотела уже сигаретку закурить, чтобы совсем расслабиться.

Анжелка говорит:

— Давайте на лестнице курить, а то сильно накурено будет.

Опять новшества какие-то…

Я говорю:

— Пойду на лестницу, кто со мной?

И представляете, кто вызвался? Никогда бы не подумала. Полюшко. Он говорит: я, мол, тоже до кучи схожу. До какой кучи он сходит, интересно? Или он думает, что это мы с ним — куча? Никто не возражал. Мне показалось, Анжелка даже обрадовалась. Говорит:

— Идите, а потом другая серия пойдет, там банка на подоконнике стоит.

Мы вышли. И тут из Полюшка фонтаном прямо полились потоки слов. Мы с ним довольно давно знакомы, но чтобы разговаривать так — никогда. Бывало иногда, пара-тройка слов, но не больше. А тут его буквально понесло.

— Что, что это такое? С чего это они все перед ним такой бисер мечут? Где они его выкопали?

— Что значит — выкопали? Это — великий Мураками. Они познакомились случайно.

— Кто великий? Этот японец?

— Ну да, он очень популярный, модный.

— Что за глупости?!

— Тебе, может, и глупости, а весь мир читает.

— Я приехал, хотел сам Виктору почитать кое-что. А тут Мураками, блин, Мурасрами этот. Черте что. Я тоже великий, я круче его в сто раз.

— Может, и круче, а он — мощней.

— Он вообще хиляк, я ему рожу его японскую еще намордасю, этому пидору.

— Лучше не надо, тебе боком выйдет.

— Ему раком выскочит. И давно это все продолжается?

— Что — это?

— Мутатень эта — давно у них?

— Я даже не знаю, что ты имеешь в виду?

— Он что, Анжелке голову дурит?

— Почему дурит? Там, может, что-либо и серьезное выйдет. Вот уж никогда бы не подумала, что тебя это может так взволновать.

— Да, собственно говоря, не больно хотелось, чтобы Анжелка влипла в какое-нибудь дерьмо.

— Это у тебя зависть к успешному писателю или как?

— Ты что, не видишь, что нет ничего совсем в нем? Там пустота и пошлость… этот лоск европейский… да еще внешность… бурятская.

— Да, серьезная лютая зависть у тебя прослеживается.

Я это все говорю и смотрю на Полюшко. И у меня возникает состояние негодования и просто гадкой какой-то безысходности. Я так начинаю думать: все-таки мужики — невыносимые люди. Вот, казалось бы, ну что Полюшко до Анжелки и до Мураками? Он, ви— дите ли, не хочет, чтобы она вляпалась, ну надо же?!

До сегодняшнего дня ему на нее плевать было с высокой горы: что она корячится, работает, Витьку тянет. Но как только дело касается творческих амбиций, тут — упаси боже, вдруг на горизонте появится соперник? Вот оно, обостренное чувство собственного «я». Плевать на всех, хоть трава не расти.

Встретила Анжелка-невезуха принца наконец настоящего. Что у него, нет своего творческого «я», что ли? Так он вон как себя достойно ведет — притащился в этот зверюшник, Витькины теории слушает, смотрит на все это, шампанского принес, все по-людски. Нет уж, нет, у нас с Анжелкой все теперь по-другому будет. Она — с Мураками, я — с Гюнтером. Будем себя женщинами ощущать, без всяких этих творческих «я», без глупостей, без нищеты. Вот у нас все как синхронно с ней сложилось. Это не случайно. Потом, у меня Митька есть, а у Анжелки — никого. Витьку и психов творческих я в расчет не беру. Это все очень быстро как-то прокрутилось у меня в голове, и я выдала:

— Видишь ли, Даниил, обстоятельства складываются так, что у Анжелки наконец-то, как мне кажется, появился человек, который сможет о ней позаботиться.

— Наконец-то! Появился! — он прямо заорал на меня. — Наконе-е-ец-то! Что ты понимаешь?! Что ты можешь понимать?.. А еще художница… да ты просто обывательская штучка… Что, коль у него есть деньги, надо срочно запродаться и плюнуть на все?!