Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
— Полиция! — в ужасе закричал он.
Если есть что-то такое, чего боятся все местные в Дар-эс-Саламе, то это полиции. Все полицейские чины были черными, командовали ими двое белых офицеров, и никто из них не отличался мягким или снисходительным обхождением с заключенными.
— Да, — сказал я, — полиция.
Я не сомневался — если Мдишо поймают, его обвинят в убийстве.
— Тогда я буду молчать, бвана, — сказал он и в один миг потускнел, поник. У него был такой несчастный, поверженный вид, что я не выдержал.
Я встал с кресла, прошел через всю комнату и снял ножны со стены.
— Скоро мы с тобой расстанемся, — сказал я. — Я решил пойти на войну, буду летать на самолете.
В суахили есть только одно слово, которое обозначает самолет — ндеги, то есть птица.
— Я собираюсь летать на птицах, — вот как буквально сказал я. — Я буду летать на английских птицах и воевать с птицами германцев.
— Чудесно! — воскликнул Мдишо, вновь расцветая при одном упоминании войны. — Я поеду с тобой, бвана.
— К сожалению, нельзя, — покачал я головой. — В начале я буду всего лишь рядовым пилотом, вроде ваших самых молодых аскари, и жить буду в казарме. Мне никто не позволит держать при себе слугу. Мне придется обслуживать себя самому, даже стирать и гладить гимнастерки.
— Это совершенно невозможно, бвана, — сказал Мдишо. Он был по-настоящему потрясен.
— Я справлюсь, — успокоил его я.
— Но разве ты умеешь гладить рубашки, бвана?
— Нет, — сказал я. — До отъезда ты должен научить меня этому секрету.
— Там будет очень опасно, бвана, там, куда ты поедешь? Много пушек у этих германских птиц?
— Наверное, опасно, — ответил я, — но первые шесть месяцев будет одно веселье. Шесть месяцев меня будут учить летать на птице.
— Куда ты поедешь? — спросил он.
— Сначала в Найроби, — ответил я. — Учить начнут на очень маленьких птицах в Найроби, а потом мы поедем куда-то еще летать на больших. Мы будем много странствовать с очень маленьким багажом. Поэтому саблю мне придется оставить здесь. Я не могу таскать за собой такую громоздкую вещь. Так что я отдаю ее тебе.
— Мне! — вскричал он. — Нет, бвана, не надо! Она пригодится тебе там, куда ты собрался!
— Только не на птице, — сказал я. — Там слишком тесно, саблей не помашешь. — Я протянул ему изогнутые серебряные ножны. — Ты ее заслужил. Теперь пойди и очень тщательно вымой клинок. Чтобы нигде не осталось следов крови. Потом протри клинок маслом и вставь в ножны. Завтра я напишу расписку, что дарю саблю тебе. Расписка — это важно.
Он стоял, держа в одной руке саблю, а в другой — ножны, и глядел на них глазами, сияющими, как звезды.
— Я награждаю тебя саблей за твою храбрость, — сказал я. — Но никому об этом не говори. Скажи просто, что я подарил ее тебе на прощание.
— Хорошо, бвана, — сказал он. — Так я и буду говорить. — Он помолчал мгновение, а потом поглядел мне прямо в глаза. — Скажи мне всю правду, бвана, ты правда рад, что я убил того большого германца?
— Мы тоже одного сегодня убили, — признался я.
— Ты тоже? — вскричал Мдишо. — Ты тоже убил одного, да?
— Пришлось, иначе он убил бы меня.
— Значит, мы наравне, бвана, — сказал он, показывая в улыбке все свои чудесные белые зубы, — Теперь мы стали равными, ты и я.
— Да, — ответил я. — Думаю, ты прав.
Но одно ты должна сделать — ты должна немедленно переехать. Сообщи телеграммой свой новый адрес — если это не слишком дорого. Сейчас нельзя ни минуты оставаться в Восточной Англии. Не успеешь оглянуться, как на твоей лужайке высадятся парашютисты.
ЛЕТНАЯ ШКОЛА
В ноябре 1939 года, через два месяца после начала войны, я известил компанию «Шелл», что хочу поступить на военную службу и воевать с бваной Гитлером, и компания, благословив, отпустила меня. В порыве восхитительного великодушия компания решила по-прежнему переводить мой оклад на банковский счет, где бы я ни находился и до тех пор, пока я жив. Я их поблагодарил, сел в свой старенький «Форд-Префект» и поехал в Найроби записываться в Королевские ВВС.
Когда в одиночку отправляешься в долгое — от Дар-эс-Салама до Найроби было около тысячи километров — и не совсем безопасное путешествие, все чувства обостряются, и несколько эпизодов из моего странного двухдневного сафари по центральной Африке до сих пор сохранились в моей памяти.
В первый день своего путешествия я чуть ли не на каждом шагу натыкался на красавцев жирафов. Как правило, они собирались в небольшие группы, по трое или четверо, часто среди них был детеныш.
Эти животные всегда меня восхищали. Они были на удивление кроткими. Всякий раз, завидев их на обочине жующими зеленые листья с верхушек акаций, я непременно останавливал машину и медленно направлялся к ним. По пути я, задрав голову и глядя на их покачивающиеся на длинных-длинных шеях головки, выкрикивал бессмысленные радостные слова.
Я часто удивлялся тому, как веду себя, если уверен, что поблизости нет ни одного человека. Все мои внутренние запреты куда-то исчезали, и я орал во все горло: «Привет, жирафы! Привет! Привет! Привет! Как поживаете?» А жирафы лишь наклоняли головы и смотрели на меня своими влажными глазами, но ни разу не убежали.
Я приходил в дикий восторг от того, что могу свободно разгуливать среди этих огромных изящных диких созданий и говорить им все, что взбредет в голову.
Дорога на север через Танганьику была неровной и узкой. Один раз я заметил впереди крупную зеленовато-коричневую кобру, медленно скользящую по дорожным выбоинам. Я заметил ее метров за тридцать перед собой. Длиной она была метра два с лишним и ползла, приподняв плоскую голову над пыльной дорогой. Я тотчас остановил машину, чтобы не наехать на змею, и если честно, то так испугался, что быстро дал задний ход и пятился назад до тех пор, пока жуткая тварь не скрылась в подлеске. За все время, что я провел в тропиках, я так и не смог избавиться от страха перед змеями. При виде них меня бросало в дрожь.
На реке Вами туземцы поставили мой автомобиль на плотик, и шестеро крепких мужчин на другом берегу взялись за канат и с песнями потянули меня через реку. Течение было стремительным, и на середине реки утлый плотик, на котором качались я и моя машина, начало сносить вниз. Шестеро силачей запели громче и потянули сильнее, а я беспомощно сидел в кабине и следил за плещущимися вокруг плотика крокодилами, а крокодилы пялились на меня своими злобными черными глазками. Я подскакивал на волнах больше часа, но, в конце концов, шестеро силачей победили течение и перетащили меня через реку.
— С тебя три шиллинга, бвана, — сказали они, смеясь.
Слона я видел всего один раз. Крупный самец с самкой и детенышем медленно шли по лесу вдоль дороги. Я остановился, но из машины не вышел. Слоны меня не заметили, и я спокойно наблюдал за ними. От этих огромных неторопливых животных веяло умиротворенностью и спокойствием. Их шкуры свисали складками, словно мешковатые костюмы, позаимствованные у более крупных предков. Как и жирафы, слоны — вегетарианцы, им не нужно охотиться или убивать, чтобы выжить в джунглях, но ни один дикий зверь не посмеет напасть на них. Им следует опасаться лишь подлых людишек — случайных охотников или браконьеров — но судя по виду этого небольшого семейства, они с подобными ужасами еще не сталкивались. Похоже, они были счастливы и довольны жизнью. Они куда лучше меня, сказал я себе, и много-много мудрее. Сам-то я сейчас еду убивать немцев или погибнуть от их пули, а эти слоны даже не знают, что такое убийство.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 41
