— Да ведь вот она, моя палка, — пробурчал, обрадовавшись, доктор Горский.
Он вошёл вслед за инженером, стоял в комнате и потирал себе ногу.
— Господин профессор дома? — спросила дама.
— Господин профессор? — Я не имел представления, о ком идёт речь. «Неправильное соединение», — подумал я и вспомнил: Дина жаловалась как-то, что её номер всегда путают с номером какого-то окулиста.
— Опять уж эта боль, — стонал доктор. — Несколько недель серных ванн, это было бы лучше всего. Но, поверите ли, даже этого не мог я себе позволить этим летом.
— Вам с кем угодно говорить? — спросил я.
— С господином профессором Бишофом, Ойгеном Бишофом, — послышалось из аппарата.
Тут только вспомнил я, что Ойген Бишоф состоял также преподавателем в академии пластических искусств. Как мог я этого сразу не сообразить! «Очевидно, одна из его учениц», — сказал я себе, но почему тембр этого голоса будил во мне воспоминание о запахе эфира, этого я не мог объяснить.
— С господином профессором нельзя говорить, — сказал я в телефон.
— Идём же наконец, — торопил доктор Горский инженера, — долго ли мне ещё стоять с моим ревматизмом на этом сквозняке?
— Тише! — шепнул ему инженер. — Вешалка, падая, ударила вас по коленке, вот и весь ваш ревматизм.
— Что за вздор? — воскликнул, негодуя, доктор Горский. — Что вы мелете? Я ведь, кажется, знаю, что такое мышечная боль.
— Нельзя говорить? Мне тоже? — спросила дама очень самоуверенным тоном. Назвать себя она считала, по-видимому, совершенно излишним. — Мне тоже? Он ведь ждал моего вызова.
Я был в замешательстве, и оно усугублялось тем, что доктор Горский не переставал говорить. Что нужно было мне ответить ей?
— Боюсь, что с профессором никому нельзя говорить, — сказал я в трубку, и мне привиделся шотландский плед и бледное лицо, прикрытое им, я почувствовал, как у меня мороз пробежал по спине и руки задрожали.
— Никому? — раздался из аппарата возглас изумления и отчаяния. — Но ведь он ждёт моего вызова!
— Посмотрите-ка, мне кажется, дождь опять пошёл, — сказал доктор. — Это яд для меня. Найду ли я фиакр? Наверное, не найду, это я заранее знаю.
— Замолчите же наконец, черт возьми! — накинулся на него инженер.
— Что это значит? Не случилось ли несчастья? — крикнула незнакомка.
— В боку и в спине. Боль ползёт вверх. Вот тебе и удовольствие! — прошептал доктор Горский, совсем запуганный, и затем замолчал.
— Что случилось? Говорите же! — настойчиво повторила дама.
— Ничего! Решительно ничего!
И как молния пронизал меня вопрос: откуда она знает?.. Откуда может она знать?.. Нет, от меня это никто не должен узнать, только Феликс вправе…
— Ничего не случилось, — сказал я и постарался придать своему голосу спокойную интонацию, но стеклянные глаза на бледном, искажённом лице не исчезали, не хотели исчезнуть. — Господин профессор уединился для работы, вот и все.
— Для работы? Ах, конечно, новая роль! А я подумала… Боже, какая глупая мысль!.. Я боялась…
Она тихо засмеялась про себя. Потом опять заговорила прежним самоуверенным тоном.
— Я не стану, разумеется, беспокоить господина профессора. Можно попросить вас… С кем я имею удовольствие говорить?
— Барон фон Пош.
— Не знаю такого, — прозвучала очень уверенная реплика, и опять у меня возникло такое чувство, будто этот голос я слышал уже не раз, но когда и где, этого я все ещё не мог припомнить. — Будьте добры передать господину профессору — он ещё сегодня днём должен был приехать ко мне, но в полдень вдруг отменил визит, — так передайте ему, пожалуйста, что я жду его завтра к себе в одиннадцать часов утра. Скажите ему, что все приготовлено и что я вторично откладывать это дело не намерена, если у него опять не будет времени.
— От чьего имени должен я это все передать? — спросил я.
— Скажите ему, — голос звучал на этот раз очень немилостиво, как у избалованного ребёнка, когда что-нибудь делается не по его желанию, — скажите профессору, что я ни при каких обстоятельствах не стану дольше ждать Страшного суда. Этого будет с него достаточно.
— Страшного суда? — спросил я удивлённо, ощутив какой-то лёгкий трепет, причины которого не мог себе уяснить.
— Да. Страшного суда, — повторила она с ударением. — Так и передайте, пожалуйста. Благодарю вас.
Я слышал, как она дала отбой, и опустил трубку. В тот же миг меня кто-то ухватил за плечо. Я повернул голову, инженер стоял со мною рядом, вытаращив на меня глаза.
— Что… что вы сказали? — лепетал он. — Что вы только что сказали?
— Я?.. Дама, дама у телефона… Она дольше не хочет ждать Страшного суда.
Он выпустил меня и схватил трубку. Шляпа его свалилась на пол. Я поднял её и держал в руках.
— Поздно. Она дала отбой, — сказал я.
Он яростно швырнул трубку на вилку.
— С кем вы говорили? — набросился он на меня.
— С кем? Не знаю. Она не хотела назвать себя. Но её голос показался мне знакомым. Это все, что я могу сказать.
— Вспомните! Ради Создателя, вспомните же! — закричал он. — Я хочу знать, с кем вы говорили. Вы должны вспомнить! Слышите? Вы должны вспомнить!
Я пожал плечами.
— Если хотите, — сказал я, — я вызову станцию. Может быть, мне скажут, с кем я был соединён.
— Это совершенно безнадёжно, не трудитесь. Лучше постарайтесь припомнить!.. Она вызывала Ойгена Бишофа? Чего она хотела от него?
Я повторил ему дословно разговор.
— Вы это тоже находите странным? — спросил я в заключение. — Страшный суд! Что могло бы это значить?
— Не знаю, — сказал он, тупо глядя в пространство. — Знаю только, что это были последние слова Ойгена Бишофа.
Молча стояли мы друг против друга.
Ничто не шевелилось в комнате, было слышно только тиканье часов, больше — ни звука, пока наконец доктор Горский, выглянув в сад, не захлопнул окна.
— Слава Богу, дождь уже прошёл, — сказал он и подошёл к нам.
— Какое мне дело, идёт ли дождь или не идёт, — закричал инженер в припадке внезапной ярости. — Разве вы не понимаете? Жизнь человека в опасности!
— Вы совершенно напрасно тревожитесь из-за меня, — сказал я, чтобы его успокоить. — Право же, я не так беспомощен, как вы думаете, и, кроме того…
Он посмотрел на меня совершенно безумным взглядом, потом увидел свою шляпу и взял её у меня из рук.
— Речь идёт не о вашей жизни, — пробормотал он. — Нет, не о вашей.
Потом он вышел. Безмолвно, как лунатик вышел он из комнаты и спустился по лестнице со смятой шляпой в руке, не попрощавшись, не обратив внимания ни на меня, ни на доктора Горского.
