42
Делёж земли шёл бойко. Из крестьянской общины к пашням допустили одного Лаврентия и троих стариков из мирского схода. Лаврентий со стариками поражались явной глупости чиновника удельного ведомства. Уж отнимать так отнимать — одним большим цельным куском, а эти нет, как пошли делить поля на полосы, да ещё узкие какие! Диву даёшься.
— Мож, чиновник-то с печи сегодня упал али угорел? — спросил, почесывая макушку, дед Степан.
— Да не пойму что-то… Чехарда… — развел руками Лаврентий, озирая угодия.
Тем временем чиновничьи люди, безжалостно топча гречиху, втыкали в землю колья. Далеко они ушли от деревни в своём занятии, но утомления не испытывали. Чиновник записывал себе на бумагу раскладки размеров наделов и водил руками, приказывая то одно, то другое.
Наконец, когда солнце перевалило за зенит, чиновник, вытирая взмокший лоб, обратился к исправнику:
— Всё… на сегодня.
— Вот и славненько! — откликнулся неугомонный (будто жара его и не брала) исправник и повернулся к Лаврентию и старцам, всё время шедшим вслед за «раздельщиками», сказал:
— Теперь смотри, Лаврентий, и запоминай!
Когда Лаврентию растолковали, что отныне крестьянские земли, отданные им под наделы помещиками, за которые крестьяне будут платить не пятьдесят процентов, как ранее, а шестьдесят, перемежаются с землями государственными, находящимися во владениях тех же помещиков. И земли эти трогать без барского ведома нельзя. Таков государев указ!
— Да как же мы пахать-то будем? — возмутился Лаврентий. — И так в году прошлом наделы сократили.
— Это уже не ко мне, — ответил исправник.
— А к кому ж?
— Сходи на поклон к барину своему, к Демьяну Евсеевичу.
… Допоздна мирской сход не желал расходиться. Думали мужики, репы чесали, и вот какой меж ними шёл разговор:
— Может, промыслом каким заняться? Ткачеством иль извозом… — сказал пахарь Толик. Его перебил обедневший за год Кирюша:
— Или на большую дорогу, а?
— Вы уйдёте, а они на нас отыграются, да? — ответил Лаврентий.
— Конечно, что тебе говорить, ты и так позанимал хлеб и деньги у наших богатеев! — потянул на Кирюшу старик Веня.
— А ты камень в мой огород не кидай! — отреагировал на «наших богатеев» Пётр, державший в крепком кулаке своё мало-мальски развивающееся хозяйство. — Не моя вина, что прошлое лето дождливым выдалось, а у Кирюши пашня в низине и из-за недосмотра он влез в кабалу!
— Да, долг мой растёт, но как мне с ним расквитаться, если по твоей милости сыновей моих, помощников, в рекруты отдали? — сказал Кирюша, обращаясь к Петру.
— Хватит! — оборвал всех Лаврентий. — Не затем собрались, чтоб меж себя цапаться и лаяться… А ты, Кирюша, рот-то прикрой, пока голоса совсем не лишили!
— Чиновник нынче от водопоев нас отрезал, — сказал Лаврентий, когда сход утих. Двое стариков, что ходили с ним, отчаянно закивали, мол, так и есть. — Завтра, глядишь, и сенокос порежут…
— Мы ж теперича запутаемся, где чьё, а где барское, — встрял плотник Прохор. За никудышное прошлогоднее лето его дела, как у многих, были шатки, но терпимы по мере сил, пока.
Крестьяне были измучены нуждой, оброками и барщиной, а прямо сейчас назревало что-то совсем худое. И не понятно, с чего вдруг такая напасть. Уж не сморить ли совсем решило барское отродье свои же деревни?
— Так и так придётся завтра на поклон к барину топать, — сказал Лаврентий. — Толковать на сей счёт надо с ним, а не тут попусту брехать. Расходиться пора!
— Верно, поздно ужо! — согласился кто-то.
— Ты, Лаврентий, у барина про Кузьму спроси. Скажи, трудно без кузнеца, — подал голос Гаврил.
— Это конечно, — согласился Лаврентий.
— Ну, ни пуха, ни пера тебе завтра! — пожелал Пётр и пожал руку Лаврентию.
— К чёрту! — ответил он и перекрестился: не поминают нечисть к ночи.
— Там всё и разъяснится, — сказал один из мужиков, тоже протягивая руку Лаврентию.
Так каждый из мужиков распрощался с главой.
Но не верилось Лаврентию, что всё разъяснится, скорее, обратное — запутается.
Домой Лаврентий пришёл заполночь. Семья спала. Лаврентий разулся, но в дом войти не успел. В сени тихонько вошла дочь.
— Почему не спишь, Валюша? — спросил отец.
— Неспокойно мне, батюшка. Что решили? — Валя заглянула в лицо отца, едва различая в темноте его глаза.
Глаза же дочки Лаврентию были видны отчётливо — на лицо падал равномерный лунный свет. Отец обнял дочь и сказал:
— Завтра в усадьбу иду, расспрошу, как нам быть.
— Со мной пойдёшь?
— Нет. Барины раньше полудня не встают.
— И то верно… — вздохнула Валентина и всколыхнулась. — Ты разузнай, как там Кузьма да что с ним!
И снова сникла:
— Я ведь сама боюсь…
— Конечно, дочка, узнаю. Пошли спать.
43
В ванной клубился пар, и стоял аромат пены для ванн.
Валентин лежал в ванне, вскинув ноги на край. Он только что надраил пемзой мозольные наросты на пятках и теперь с легкой усталостью нежился в горячей воде, разглядывая потёртый за годы голышек вулканической породы. Разглядывал и думал о Третьем Из Списка. Пресвятая Богородица, слава Ей, вняла его молитвам и послала достойного. Валентин услышал в телефонной трубке голос Третьего Из Списка, записанный на автоответчик: «Вас слушают…» и в то же мгновение ему явился образ автомобиля и не простого, а
золотого
