Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
– А как же муж? – возразил Саня, но Козетта взяла его под руку, и они побрели на берег Оки, где та сливается с Москвой-рекой, и видно было, как в широкую окскую воду вливается грязная струя.
– Как твое здоровье? – спросила Козетта, внимательно к нему приглядываясь.
– Прекрасно, – буркнул Тезкин.
– У тебя ведь что-то серьезное было?
– Ерунда.
Он твердо решил, что не станет посвящать бывшую подружку в подробности своей жизни. Но денек был такой чудный, Саня мало-помалу разошелся, расчувствовался и рассказал ей все, начиная с того момента, как Голдовский, будь он неладен, притащил его в проклятый дом, и кончая своим желанием завербоваться в Сибирь.
Катя слушала его участливо, словно и не было никакой тени в их отношениях и не связывала их какая-то недоговоренность, и когда Тезкин замолк, задумчиво произнесла:
– От себя-то ты все равно никуда не уедешь.
– Ну и черт с ним! – сказал он зло. – Мне теперь плевать, что со мной будет. Я, верно, как был пустым и никчемным человеком, так им и остался, раз даже стыдно от меня иметь детей. Ничего хорошего я для себя не предвижу, и никакой пользы в том, что живу, ни мне, ни окружающим нет. Одни пустые хлопоты.
– Санечка, – возразила Козетта по-прежнему мягко, но довольно решительно, – все это ребячество. Когда вы с Левой сидели в баре, вам было по семнадцать лет, и вы изображали на ваших пухлых личиках разочарование и усталость – это было страшно мило. Но теперь, если хочешь, Голдовский вызывает у меня куда больше уважения.
– Еще бы!
– Все его нынешние рассуждения от излишнего честолюбия. Это пройдет, и его тяга к тебе тому порукой, а вот тебе надо заняться делом.
– Каким еще делом, Катя? Что ты придумала? Ейбогу, лучше б я сдох, – добавил он с горечью.
Козетта вздрогнула, немного побледнела, но упрямо продолжила свое:
– Лучше всего будет, если ты пойдешь учиться.
– Ну уж нет! – вскинулся он. – В школе меня все в институт отправить хотели, потом родители. Я, слава богу, не честолюбив, вполне доволен нынешней работой, и большего мне не надо. А если это кого-то не устраивает, то пусть ищут чистеньких и удачливых.
Он был теперь по-настоящему задет и хотел сказать ей, что она сама именно так и сделала – нашла себе выгодного мужа, продалась и потому теперь защищает Голдовского. Но что-то мешало Тезкину прямо или косвенно обвинить ее в предательстве или измене.
Он не мог понять, та или не та Козетта была перед ним. Она стала замужней дамой, чужой женой, и это возводило между ними непреодолимую преграду, раз и навсегда перечеркивая все бывшее прежде. Он не мог найти в себе силы ни год назад, узнав об этом от Голдовского, ни теперь спросить ее, почему так вышло. Он не смел задать этого вопроса, точно чувствуя, что за ним скрывается какая-то тайна, но с ужасом и странным торжеством в душе вдруг понял, что отказаться от нее и теперь не сможет. Все равно их связывало нечто более глубокое, хоть и был он в ее глазах беспутным мальчишкой, еще нелепей, чем в тот роковой, разъединивший их навсегда вечер.
– А подите вы все к черту с вашими нравоучениями! – вскричал Тезкин, но не оттого, что Козетта его чем-то обидела, а оттого, что – понимал он – она сейчас уйдет, и одному Богу ведомо, когда и в какой городок она снова отправится на экскурсию. И, словно почувствовав это, Козетта проговорила:
– Ты, если куда соберешься еще, зови меня.
Она сказала это тихо и кротко, как в былые времена, и в смятенной Саниной душе снова поднялась нежность, казалось, навсегда покинувшая его в тот день, когда Маша легла в больницу. Но оказалось, что нежность – слишком неистребимая штука, такая же неистребимая, как и ее вечная спутница – тоска.
И, вернувшись в Москву, Тезкин, несчастный и счастливый Тезкин, провожая глазами уходившую от него Катерину, вдруг понял, что никуда он теперь не уедет, потому что живет в этом городе женщина с чужим колечком на руке. И пусть даже нет и не может быть у них ничего общего, кроме непроясненных воспоминаний, он останется здесь ради редких встреч с нею.
Он жил теперь от одной такой встречи до другой, и жизнь его снова переменилась. Он, разумеется, не думал поступать в институт, но Козетта разбудила в нем его вечную и единственную страсть – страсть к звездному небу. Саня стал забывать о Маше и доме на набережной, часами листал атласы и карты, читал книги по астрономии. Как люди зачитываются романами и принимают близко к сердцу похождения плохо ли, хорошо ли выдуманных персонажей, так и Тезкин зачитывался названиями созвездий, туманностей и облаков. Он купил телескоп и с крыши купавинского дома, где пропадал теперь все время, с неизъяснимым трепетом и восторгом глядел на поднимавшиеся над миром звезды и планеты. В эти минуты душа его словно сама устремлялась ввысь. Как жалел он, что в свою хиленькую оптику сквозь ядовитые испарения купавинского завода «Акрихин», отравлявшего всю округу, не мог разглядеть и открыть новую звезду или хотя бы астероид и дать ему женское имя.
Ему казалось, что небо заключает в себе некую неимоверную тайну, единственную достойную того, чтобы к ней стремиться, и сообразную человеческой душе, ибо звезды и все небесные светила суть только завеса, отделяющая этот мир от того, куда он не попал по какой-то случайности. Но близость к тому миру уже отравила его разум, и ничем иным заниматься он был не в состоянии. Он снова теперь желал подняться к этой завесе, встать на краю и заглянуть туда, куда не дано глядеть смертным, чтобы получить ответ на томившие его вопросы о смысле и таинстве скоротечного и несправедливого земного бытия. Все более поддаваясь и увлекаясь этой мыслью, он принялся однажды в Звенигороде обсуждать свои мечты с Катериной. Она слушала его очень внимательно, но совершенно не поддерживала разговоров ни о таинственной завесе, отделяющей загробную жизнь, ни о посмертном существовании души, ни о влиянии душ умерших на живущих.
Они стояли на высоком берегу Москвы-реки, была середина мая, и все это напомнило Тезкину такой же день год назад, когда Лева сказал ему, что Козетта вышла замуж.
«Странно, как все повторяется», – подумал он, а вслух произнес:
– Ведь вся наша нынешняя жизнь – это только подготовка к той, правильно?
– Не знаю, Саша, может быть, и правильно, – ответила она, – но все-таки изучать это не надо. А если тебя интересуют звезды, то иди лучше в университет.
– В университет? – переспросил он ее удивленно, и почему-то встала у него перед глазами Серафима Хренова.
– Да, – пожала плечами Козетта, – по-моему, это единственное место в Москве, где изучают астрономию.
– Все это не для меня, – ответил Тезкин, но сказал он так скорее по привычке: мысль эта ему неожиданно понравилась.
Несколько дней он ходил под ее впечатлением, Козетта же стала потихоньку подталкивать его перейти от слов к делу, и Тезкин, чье томление по космосу было скорее ближе к приключениям Муми-Тролля, нежели к совершению научной карьеры, отправился к приснившемуся ему осенью под гул черноморских волн зданию на Воробьевых горах, дабы поподробнее узнать, что от него требуется. Требовалось не так уж мало, но размах задачи Александра не остановил: при всей метафизичности своих устремлений он был человеком упрямым. В тот же вечер он позвонил Леве.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 68
