Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
– Не с одним ли из людей благородного Рюделя я имею честь разговаривать? – вежливо осведомился посыльный. Пейре разглядел на его рубахе крест Лангедокского герба, перевитый белыми розами двора любви Фуа.
Пейре хотел было растолкать Этьена или Густава, но передумал. В конце концов послание все равно пролежит до того времени, когда проснется сиятельный принц, передать же письмо дело не хитрое, с этим он мог справиться и без помощников.
– Скажите принцу, что мадонна Эсклармонда, пославшая меня, велела передать ему на словах: заведующий на поэтическом турнире этого года сундуком со жребиями зять графа Рожер-Тайлефер подстроит все так, что его высочество окажется в паре с самим Бертраном де Борном! Мадонна в отчаянии! Но ничего уже нельзя сделать – пару часов назад Бертран появился в замке и потребовал, чтобы Каркассонский господин совершил этот бесчестный поступок, в результате которого Рюдель будет уложен в первом же туре! И с этим ничего нельзя поделать. Донна умоляет принца сослаться на какую-нибудь болезнь или старую рану и не появляться на турнире.
Произнеся, все это, посланец торопливо вскочил в седло и, махнув Пейре на прощание факелом, поскакал прочь, будто за ним гналась стая голодных волков. Какое-то время молодой человек стоял, точно громом пораженный. Что делать? Принц никогда не согласится отказаться от боя, а значит, будет повержен. Повержен, посрамлен, растоптан, унижен. Проклятый Бертран! Пейре был готов зарезать его. Но тогда он бы не услышал песен человека, которым восторгался весь Прованс! Пейре вернулся в комнату, где спал принц. Храповое трио разливалось по трактиру грозным гулом. Казалось, что от этих звуков должна дрожать земля и сотрясаться небесная твердь.
– Спасти принца, но как? – Пейре перебирал в уме возможные варианты, но ничего не находил. Принца можно было напоить, но Пейре понятия не имел, сколько должен выпить благородный Рюдель для того, чтобы устроители турнира сочли извинительным его отсутствие.
Наконец Пейре осенила смелая идея. Он неслышно поднялся и взял со стола трехструнную гитару принца. Прекрасный инструмент приветствовал его гулом сделанных из воловьих жил и окрученных тонкой металлической канителью струн. Благоговейно Пейре поцеловал гриф инструмента и, опустившись на колени, попросил у гитары прощение за то, что он собирался сделать. А затем, подняв со стола забытый кем-то кинжал, осторожно надрезал одну из струн. При этом Пейре явственно ощущал адский жар, клокотавший у него под ногами. Ему начало казаться, что отец лжи смотрит теперь на него сквозь толщи земли. Да что там толщи, ад был куда как ближе к Пейре – предателю и погубителю прекрасной гитары. Ад клокотал у него под ногами, подтачивая деревянный пол своими огненными языками, казалось, вот-вот земля разверзнется и юный трубадур провалится в самое пекло. По его лицу тек пот, Пейре плакал над гитарой и молил Бога простить его деяние и дать ему силы спасти благородного принца от грозящей ему опасности.
План Видаля был прост и по-детски наивен – таких струн, как на гитаре Рюделя, в Тулузе не было. А если и были, то их следовало еще поискать. Так что, когда бы Джауфре не обнаружил произошедшего, на турнире этого года он выступать не сможет, потому что не успеет.
О том, как Пейре не был представлен на турнир
В те далекие времена рыцари отличались галантностью и воинской доблестью, днем они упражнялись на мечах и копьях, охотились с собаками и соколами, а ночью сочиняли песни, прославлявшие прекрасных дам. Их сердца были нежны, точно притаившиеся под кольчугами голубки. Оттого рыцари были совершенно беззащитны перед любовью. Во всем они видели обещания нежной страсти и привязанности, залогом взаимности мог быть случайно оброненный взгляд или нечаянный жест. Рыцари таяли, сраженные в самое сердце лучезарными взглядами дам. И не было никакого бесчестья в том, чтобы пасть ошеломленным любовью.
Свои сердечные раны благородные рыцари прикрывали белыми розами, которые, сочувствуя их печали, становились ярко-красными. Время от времени друзья и свита могли слышать горестные стоны, вырывающиеся из благородной груди какого-нибудь несчастного страдальца. И стоны эти переливались в слова столь поэтичные и прекрасные, что пальцы уже начинали перебирать струны, И песня любви летела в высокие небеса, отражалась от звезд и попадала за крепостные стены, раня, в свою очередь, не менее чувствительные и открытые к любви сердца прекрасных дам.
О, Амур, Амур – великий бог, под чьими знаменами паладины любви приносили свои добровольные жертвы. О темное, расшитое крупными бриллиантами небо Прованса, на твоем черном бархате прописаны все баллады любви и страданий.
Соловей воспевает тебя ночью, бог Амур, единственный властелин вселенной. О, Господи Иисусе Христе, помилуй нас грешных. Помилуй и пойми, без любви нет сил жить, нет Сил ждать даже твоего царства и справедливости. Любовью, и только ею, дышат травы и цветы. Любовь поднимает в небо птиц. Только любовь может служить основой для всего, что есть в мире, лишь ради любви можно пройти весь ад босяком ив веригах, во имя одной только любви!
Господи Иисусе, к милости твоей взываю, помилуй и пойми нас грешных…
Принц собирался прийти на турнир к началу, в то время как Пейре засобирался чуть свет. Он поведал о ночном посланнике друзьям принца, и те похвалили его за то, что он не стал будить Рюделя, чтобы сообщить ему дурную весть. Откланявшись и пообещав найти их на турнире, Видаль покинул свиту принца. Добравшись до гостиницы, где оставил Бертрана и де Орнольяка, но не нашел ни того, ни другого. Тревожное предчувствие сковало сердце Пейре: возможно, не стоило ему вчера уходить с принцем, оставив бесчувственного учителя рядом с его пьяным приятелем.
Но потом Пейре припомнил ночного посланника и рассудил, что коли Бертран соизволил ни свет ни заря пожаловать в замок, вряд ли его не накормили бы там и не положили спать. Теперь Пейре жалел, что не спросил посланца о своем учителе. По утверждению отца, в замке де Орнольяка знала каждая собака, но даже если посыльный и не был знаком с Пропойцей лично, скорее всего он ответил бы, приехал ли Бертран де Борн один или вместе с другим рыцарем.
Не зная, что предпринять, Пейре отправился на турнирное поле, где за большим столом перед раскрытыми книгами восседали трое вельмож, над головами которых были развешены щиты с разными гербами.
По кругу располагались высокие трибуны, на которых к назначенному часу должны были разместиться зрители. Сейчас здесь было пусто. Расторопные служители в который раз подметали ристалище, утверждая посередине зеленую изгородь, разделяющую две дороги, по которым поскачут навстречу друг другу участники состязания. Где-то за трибунами нетерпеливо ржали лошади, слуги тащили тяжелое рыцарское снаряжение, еду и напитки.
Пейре уже бывал здесь с отцом, но обычно они приезжали вместе с другими зеваками к началу турнира и занимали места, предназначенные для низкого сословия. Теперь Пейре стоял перед турнирным полем, не зная, что следует предпринять и кого спросить о де Орнольяке.
В этот момент к столу подошел молодой человек, одетый в суконное грубое сюрко и поношенное блио. Он вежливо поклонился сидящим за столом вельможам, и, приняв гордый вид, нарочито громко зачитал грамоту, на которой значилось имя его синьора. Герольд сообщил, что его хозяин, участник второго крестового похода, просит разрешения принять участия и в воинских забавах, и в состязании поэтов и трубадуров. Герольд выждал паузу и, подбоченившись, бросил на стол грамоты. За его спиной слуги судачили о подвигах знаменитого рыцаря.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
