— Вы единственный, кто в состоянии справиться с Вороным Дьяволом. Прошу вас, примите его в подарок.
— Вы же знаете, монсеньор, мне запрещено иметь какую-либо собственность,— смутился узник.
— Да, простите меня... В таком случае, вменяю его вам в обязанность.
Вороной Дьявол и его хозяин обожали друг друга. Это было изумительным зрелищем — смотреть, как они, всадник и скакун, сливаясь в единое целое, несутся вдоль берега, легкие словно ветер.
— Он когда-нибудь сломает себе шею... вдруг начнется сильный приступ?.. Всякое может случиться,— переживал Сальвиус.
И однажды его предчувствия оправдались. Правда, ничего страшного не произошло. Юноша спрыгнул на землю и опустился на колени переждать припадок. Но мучения усилились, и боль долго не отпускала. Эскорт остановился как по команде. Эммануэль подумал тогда, что никогда не сможет забыть эту картину: двенадцать всадников в полной экипировке молча, терпеливо ждут, пока свершится правосудие Регента. Вороной Дьявол время от времени нетерпеливо бил копытом. Через какое-то время скорчившийся на земле человек испустил несколько глухих криков и затих. Спустя еще пару минут юноша выпрямился и, тяжело дыша, медленно сел в седло. Де Лувар с удивлением наблюдал, как отряд, не сговариваясь, тронулся с места. Они неторопливо ехали до тех пор, пока Проклятый окончательно не пришел в себя и первым не понесся в галоп.
— Солдаты любят его,— вечером Эммануэль поделился увиденным с Сальвиусом.
— И все остальные тоже. Как и я, сеньор,— лекарь смутился.
Де Лувар улыбнулся:
— Я тебя хорошо понимаю, мой друг. В нем столько мужества, он так юн и красив... Людям он нравится...
— Есть одно обнадеживающее обстоятельство: его наказание так ужасно, что со временем он искупит свое преступление и о нем позабудут.
На этот раз Эммануэль отрицательно покачал головой:
— Нет, Сальвиус. Я не смогу его забыть... И, честно говоря, не хочу...
* * *
Как бы то ни было, узник стал частью повседневной жизни замка. Солдаты называли его теперь не иначе, как «мессир Олег», напрочь позабыв данное ему судом имя «Проклятый». А с легкой руки Шевильера знать стала звать его «наш гость».
Юноша был очень умен и воспитан, а в силу своего возраста смешлив и весел. Он по-прежнему скрупулезно соблюдал все до единого предписания протокола, но скорее из гордости, чем из боязливой осторожности.
Одевался осужденный очень просто и непритязательно: белого или серого цвета штаны, черная куртка. Воротник и манжеты рубашки украшены кружевом — особенность одежды человека знатного происхождения. Но туфли он предпочитал самые обычные, не аристократов, а простолюдинов. Олег не носил украшений, кроме браслета, который только изрядный циник мог посчитать таковым. Его жилеты и шелковые пояса казались очень скромными. И даже если он позволял вышивальщицам отточить на них свои и без того невероятные умения, то выбирал неяркие краски и неброские рисунки. В общем и целом узник был скорее похож на студента, чем на знатного господина.
Он был высок ростом и очень красив. От него веяло силой и добротой. Ни одна молоденькая служанка не могла устоять перед его улыбкой.
— Ты все еще допрашиваешь их? — с улыбкой спрашивал Эммануэль Сальвиуса.
— Нет. Мне без этого хватает забот,— отшучивался старик.
Заключенный занимал три комнаты в самых верхних покоях замка. Большую часть времени он проводил в самой большой из них, чьи окна выходили на море. Следующая походила на келью послушника. Из мебели там находился лишь застланный льняными простынями и покрытый шкурами тюфяк из папоротника в каркасе из дубовых досок да сундук. Третья комната предназначалась для «нужд тела», как стыдливо именовали в то время подобные процедуры. Ее загромождали лохани и деревянные чаны. Через нее можно было попасть на небольшую террасу длиной в несколько шагов. Большинство людей в его положении с удовольствием оживили бы убранство покоев гобеленами и коврами, но юноша, похоже, не обращал на убогость обстановки никакого внимания.
Днями и ночами он просиживал за письменным столом — и не только по заданию Сальвиуса, который был не прочь завалить его работой. Ежедневно он исписывал неизвестно зачем огромное количество страниц на вельт-ском языке, а потом неизменно сжигал их в камине. Эммануэль, застав его однажды за этим занятием, удивился, с какой тщательностью юноша уничтожает плоды кропотливого труда, поправляя догорающие листы каминными щипцами. Что он писал — просто ли рассказ или исповедь о своей изломанной жизни — оставалось загадкой.
Со временем юноша настолько освоился, что для подданных Лувара уже казался своим, особенно когда те развлекались, собираясь все вместе в замке. Если к нему обращались, он с радостью откликался и принимал самое живое участие в разговорах, оказавшись отличным собеседником. В игре в триады ему не было равных. А однажды выяснилось, что Проклятый — умелый фехтовальщик. Как-то вечером речь зашла об одном сложном выпаде. Никто не владел техникой его исполнения. Когда узник вызвался продемонстрировать виртуозный прием, виконт де Ульмес с усмешкой передал ему свою шпагу. Искусность, с какой юноша проделал столь замысловатый трюк, всех ошеломила. По всей видимости, в детстве у него был отличный учитель.
Тем же вечером Эммануэль выразил желание сразиться со своим подопечным. В те времена поединку с сеньором обязательно предшествовал ритуал, во время которого вассал вставал на одно колено и протягивал господину шпагу. Тот возвращал ее обратно, выражая таким образом свою добрую волю сразиться с ним. Юноша, похоже, был прекрасно знаком с обычаями и, не задумываясь, встал на одно колено перед Эммануэлем. Церемония завершилась, и они приступили к поединку, который, однако, закончился за считаные минуты. Несколькими ударами юноша молниеносно выбил шпагу из рук противника.
— Черт возьми, мессир! Как вы это делаете? — не удержался Эммануэль.
Но Олег, весело смеясь, наотрез отказался раскрыть секрет приема.
— Накажите его, монсеньор! Сурово накажите, он заслужил,— в шутливом гневе воскликнул Луи д’Иксель. Отношения Проклятого с вассалами стали уже настолько дружескими, что те могли позволить себе самые смелые шутки без обид с его стороны.
— Ну, это вы напрасно сейчас сказали, мессир,— обернулся к нему юноша.— Хотите получить отличный удар шпагой за вашу заботу?!
Вообще говоря, узник заметно оживлял жизнь замка. Его шутки и колкие замечания не раз заставляли всех хохотать.
— Забери меня дьявол, монсеньор, если я знаю, почему он совершил это убийство! — как-то в сердцах бросил Алексис де Шевильер Эммануэлю.— Он мог бы быть отличным товарищем!
* * *
Взаимная симпатия Олега и Алексиса де Шевильера постепенно переросла в настоящую дружбу. Они могли провести вместе, не расставаясь, несколько дней подряд.
Однажды Эммануэль застал их в коридоре, совершенно пьяных, за игрой в кегли. В следующий раз они, дурачась, перевели стрелки старинных вельтских часов, по которым выставляли время во всем замке. Началась такая неразбериха, что де Лувар, предварительно от души насмеявшись, все же был вынужден вызвать их к себе.
