– Не пойму я, к чему ты клонишь, боярин Казимир? – нахмурился хозяин.
– А к тому я клоню, князь, что если не тебя, то твоих сыновей собьют с великого стола, объявив худородными.
– Это я-то худородный! – взвился Градимир. – Да я свой род поименно от князя Вандала считаю.
– А кто спорит-то, – сразу же пошел на попятный струхнувший боярин Казимир. – Нет среди славянских князей родовитее тебя. Ну, разве что князь Дир, потомок Кия. Но видишь, как боги распорядились. Нет у Дира достойного преемника. Княжич Герлав сын Аскольда числится ныне наследником киевского стола, но это ведь как удельники и бояре посмотрят.
– А я думал, тебя Аскольд послал? – задумчиво почесал затылок Градимир.
– Стар я, чтобы его умом жить, – обиделся Казимир. – Мой отец был первым боярином в Киеве, когда об этом варяге и слыхом не слыхивали. От князя Дира я тебе совет привез, Градимир. И совет тот мудрый – женись. Нельзя допустить, чтоб такая кровь в землю ушла, не оставив достойного потомства в славянских землях.
– И на ком я должен жениться, по-твоему?
– На внучке Гостомысла, – спокойно сказал Казимир. – На дочери его младшего сына Любогаста. Ей ведь семнадцатый годок пошел. Живет она приживалкой у своей сестры, боярыни Златы, в Пскове. Вот ведь как бывает с великими родами, Градимир. Три сына было у Гостомысла и четыре внука от тех сыновей, и всех их пережил великий князь словенский.
– Поди уродлива девка-то, – недоверчиво глянул на гостя хозяин.
– Кровь с молоком, – обиделся Казимир. – Краше Милорады, дочери Любогаста, нет девушки в славянских землях.
Градимир призадумался. Его покойная жена и не была бесплодной, но рожденные ею дети на этом свете не задерживались, а сыновья, прижитые с наложницами, конечно, не в счет. Лет через десять великий князь радимичей вполне может оказаться в положении Дира, когда твою власть вроде бы никто не оспаривает, но ближники уже шарят глазами по сторонам в поисках достойного преемника. А тут еще варяги, будь они неладны. Спихнут со стола, и глазом не успеешь моргнуть. Те же волхвы скажут, что де богам Градимир не мил, потому и не дали они ему достойного потомства. А свои дуроломы начнут орать на вече – «не люб». Сила князя не только в нем самом, но и в его детях, это знают все. Видимо, и впрямь пришла пора Градимиру задуматься о будущем.
– Псков-то ныне за Рериками, – вздохнул князь. – Там сидит удельником Трувар, брат Воислава.
– И пусть сидит, – всплеснул руками Казимир. – Ты же сватов туда засылаешь, а не мечников. Хочешь, я за девкой съезжу. Путь неблизкий, но я готов телеса растрясти, чтобы тебе угодить, князь.
– Не пойму я, боярин, какая тебе выгода в моей женитьбе?
– О детях я беспокоюсь, князь. У меня ведь трое сыновей, не считая девок. А если варяги в Киеве утвердятся, разве ж станут они с местными родами считаться. Возьми тех же новгородских бояр, чуть не дюжина их ныне прибежала к Диру. И не всем так повезло, как Доброгасту, иные перебиваются в нищете и забвении.
– Ну а ты тут при чем?
– Так ведь великим киевским князем после смерти Дира могут кликнуть Градимира.
– А Аскольд это стерпит?
– Так не вечен Аскольд-то, – усмехнулся Казимир. – А после смерти приблудного варяга никто о его сыне Герлаве и не вспомнит. Войны я боюсь, князь Градимир, и князь Дир боится. Аскольд ведь Христовых служек в Киев пустил. Волхвы на него в обиде. Киевская старшина гудит в недоумении. Про Аскольда ведь и раньше ходили слухи, что он к Христу не равнодушен, а славянским богам жертвует-де для отвода глаз. Но и между Христовыми печальниками тоже мира нет. Мне ган Кончак, сын бека Карочея, сказал, что патриарх Фотий проклял римского патриарха Николая, а тот ему ответил той же монетой. Мало нам своих забот, так теперь изволь чужую кашу расхлебывать.
– А дядька твой, бек Карочей, здоров ли?
– Годы его, конечно, немалые, но скрипит помаленьку. А вот каган-бек Ицхак совсем, говорят, плох. С его смертью многое в Хазарии может поменяться, и следует быть к этому готовым.
Градимир выдающимся умом не блистал, на том и строил свой расчет бек Карочей. Хазарам нужен был человек, который станет угрозой как Аскольду, склоняющемуся к Византии, так и Рерику. Конечно, Градимир – человек хлипкий и ждать от него великих деяний не приходится, но столкнуть лбами Аскольда и Рерика он сможет, если руководить им будут разумные люди.
Боярин Казимир, окажись он на месте кривицкого великого князя, в чужую свару не полез бы даже ради киевского стола, но Градимир, похоже, проглотил наживку. Оно, конечно, и кривицкая земля обширна, но если добавить к ней земли Полянские и древлянские, то быть Градимиру первым князем в славянских землях. Против соблазна власти и умные люди устоять не могут, так что уж тут с глупцов спрашивать.
– Что ж, боярин Казимир, коли сосватаешь мне Милораду, то я этой услуги ни тебе, ни твоим сыновьям не забуду.
Путь от Смоленска до Пскова не близкий, а боярин Казимир был уже не в том возрасте, чтобы волком рыскать по славянским лесам. И хотя дорога была хоженой, торили ее многие торговые караваны, а все ж добрался киевлянин до Пскова совсем без сил. Благо последнюю треть пути посланцы князя Градимира проделали по воде, а то пришлось бы Казимиру к князю Трувару ползти на четвереньках. К счастью, боль в спине отпустила, а потому и взлетел боярин на крыльцо чужого терема пусть не бодрым соколом, но и не мокрой курицей. С боков Казимира поддерживали сын Вартислав и братан ган Кончак, на которых в силу молодости проделанный путь никак не отразился.
Боярин Казимир помнил князя Трувара Рерика совсем молодым, а ныне перед ним предстал седой муж, испещренный морщинами. Судя по всему, минувшие годы нелегко дались Трувару, оставив на его лице глубокие шрамы. По прикидкам Казимира, нынешний псковский удельник годами был никак его не моложе. К шестидесяти ему точно подвалило. Однако держался Трувар бодро, похоже, силы в его худощавом теле хватало не только для пиршественного стола, но и для злой сечи.
Киевского боярина он принял с честью, да и спутников Казимира заздравной чашей не обнес, и пока не угостил гостей вином, с расспросами к ним не лез. Впрочем, насколько помнил Казимир, Трувар всегда отличался сдержанностью и в речах, и в поведении, в отличие от своего брата Сивара, охальника и пустобреха.
Ближниками князя Трувара были в основном варяги, однако в его тереме оказалось немало и псковских бояр, среди которых Казимир без труда опознал боярина Никлота, в семье которого росла Милорада, потерявшая отца и мать. Тетка ее, боярыня Злата, была дочерью княжича Избора, среднего сына Гостомысла, сгинувшего в Итиле много лет тому назад вместе с князем Драгутином. Видимо, Трувар за то и привечал Никлота, что тот был женат на его двоюродной сестре. Такое родство ныне дорогого стоит, а потому и сидел удачливый псковский боярин в навершье стола, а не в охвостье, где перебивалась псковская старшина, оттесненная от князя пришлыми людьми.
