— Возможно, это правда. Наверное, это правда. Я не спешу с выводами, и парижские буржуа не вызывают у меня ни малейшего восхищения. Они учили в школе басни Лафонтена, размышляли над Монтенем, построили Нотр-Дам и дали миру то, что теперь мир пытается себе вернуть: Свободу. Они хотят оставаться французами. Здесь нечем восхищаться и не за что благодарить.
— А я думаю… — начал Пех.
— Лежи себе! Молчи!
— Эпинальские картинки![35]— все же прохрипел Пех. — Святая вода. Промывка мозгов.
Добранский продолжал:
Мсье Карл добрался до двери своей квартиры. Он вставляет ключ в замок…
В эту минуту открывается дверь напротив, и на площадку выходят мсье и мадам Шевалье.
— Мсье Карл!.. Какой приятный сюрприз!
Мсье Шевалье подскакивает к мсье Карлу и горячо жмет ему руку с таким видом, будто он наконец-то нашел своего старого друга. Мсье Карл приятно удивлен и не сопротивляется. Шевалье — его самые преданные друзья, самые послушные овечки. Мсье Шевалье никогда не говорит «Германия», а «наш благородный и великодушный зарейнский союзник»; никогда не говорит «фюрер», а «гениальный вождь Новой Европы»; в его устах немецкая армия всегда превращается в «армию порядка», а если он упоминает о «сотрудничестве», на лице проступает глубокое волнение, голос немного дрожит, а на глаза иногда наворачиваются слезы. Мадам Шевалье никогда не раскрывает рта, лишь молитвенно складывает руки, словно перед святой иконой, и смотрит на мсье Карла с немым и слегка туповатым обожанием. Иногда, в минуты сомнений, которые бывают у каждого, все это кажется мсье Карлу слишком хорошим, чтобы походить на правду. Порой у него возникает ощущение, будто он стал жертвой гнусной комедии или злого «розыгрыша», как говорят французы. Но он объясняет это своей врожденной подозрительностью и нервами, расшатавшимися за десять лет полицейской службы. Достаточно только послушать взволнованное тремоло в голосе мсье Шевалье, когда он говорит о «чете Франция-Германия». Достаточно посмотреть на его лицо, чтобы полностью успокоиться. У мсье Шевалье маленькие усы щеточкой, а на лбу — прядь непослушных волос, которой он очень гордится. «Я никого вам не напоминаю?» — словно бы спрашивает его лицо с очаровательной застенчивостью.
— Мсье Карл, — говорит мсье Шевалье, — мы всегда рады пожать вам руку…
Он замолкает. На площадке появляется Грийе с опущенными руками и прилипшим к нижней губе окурком. С потухшим взглядом он наклоняет вперед свое изуродованное боксерское лицо.
— Я пришел за бельем! — ворчит он.
— За бельем? — переспрашивает мсье Шевалье. — Бельем? Ах, да… ну, конечно, за грязным бельем… В ванной, старина!
Он хватает мсье Карла за руку и яростно трясет ее с влажным от пота лицом. «Белье» — это последний номер «Либерасьон», которую мсье и мадам Шевалье печатают на миниатюрном станке в ванной, а Грийе со своими друзьями разносит ночью по кварталу. Только бы мадам де Мельвиль задержала полицейских еще на несколько минут… Только бы Грийе проскочил. Квартира мадам де Мельвиль расположена этажом ниже. Вот сейчас двое молодых людей поднимутся, и тогда… станок надежно спрятан, но большую корзину спрятать невозможно. Достаточно будет только приподнять сукно, и «Либерасьон» перестанет существовать… вместе с мсье и мадам Шевалье.
— Благодарю вас! — торжественно говорит мсье Карл.
Мадам Шевалье смотрит на него с восторгом, слегка наклонив голову, приоткрыв рот и сложив руки… Грийе выходит из квартиры. Он несет в руках корзину, накрытую грязным сукном. С оторопевшим видом, зажав в зубах окурок, он начинает медленно спускаться по лестнице… Мсье Шевалье продолжает трясти руку мсье Карла, словно робот. «Один этаж… второй… Прошел!»
— Благодарю вас, — говорит мсье Карл, — и прошу вас извинить меня. Мне нужно представить рапорт…
Мсье Шевалье прикладывает палец к губам.
— Ни слова! — говорит он, понизив голос. — Мы все поняли!
Он трясет прядью, повторяя: «Тсс, ни слова!», и уходит на цыпочках, жена — за ним. Он закрывает дверь как раз вовремя, чтобы подхватить жену, бесшумно падающую в обморок… Безропотно, с закрытыми глазами мсье Карл ждет на площадке. К нему со всего разгону подбегает радостный мсье Брюньон. «Может, хоть сегодня, он изменит своим привычкам?» — думает мсье Карл, скривив лицо, как от зубной боли. Но уже слышит идиотский смех мсье Брюньона. «Только бы не хлопал меня по животу…» Но уже получает первого тумака.
— Сталинград, Сталинград… хмурая степь! — кричит мсье Брюньон. — Ха-ха-ха!
Мсье Карл яростно поворачивает ключ в замке и заходит в свою квартиру. Его хорошее настроение улетучилось, он взвинчен, ему не по себе.
«Ну, ну… побольше такта, мягкости!» Он слышит шум воды. «Ах да… водопроводчик!» Он заходит в ванную. Над ванной склонился молодой человек в синем комбинезоне, его инструменты разбросаны по паркету.
— Долго еще?
— С полчаса, мсье.
Звонят в дверь. «Это конец!» — думает молодой человек. Он не боится. Жаль только, что в Лондон не дойдут важные донесения и Сопротивление потеряет еще одного ценного связного… Мсье Карл открывает дверь и сталкивается нос к носу с мадам Лэтю и двумя угрюмыми молодыми людьми. Мадам Лэтю бледна и расстроенна. Но мсье Карлу наплевать на мадам Лэтю.
— Какого черта вам нужно? — кричит он по-немецки. — Das ist aber unerhort, unerhort! Glauben Sie vielleicht, dass ich einen englischen Spion unter meinem Bett verstecke?[36]
Щелканье каблуков. Извинения.
— Я им несколько раз сказала, что это ваша квартира, — объясняет мадам Лэтю. — Но они по-французски не понимают.
Она закрывает глаза. «Французский бог, сделай так, чтобы он захлопнул дверь!» Она слышит хлопок и открывает глаза: дверь заперта.
Добранский отпил чая. Пех воспользовался этим и ринулся в атаку.
— Товарищ работает даром, — поинтересовался он, — или, может, эта проституция приносит ему какой-то доход?
— Даром! — печально признался Добранский. И снова взялся за свою тетрадь:
Вечер. В доме тишина. Молодой человек в синей блузе ушел, прихватив подмышку свои инструменты. Двое угрюмых молодых людей тоже ушли, но в другую сторону. У себя на чердаке Грийе думает о завтрашнем дне. Завтра нужно будет перенести в другое место секретный радиопередатчик… Завтра нужно раздобыть документы для английского летчика, скрывающегося в Исси… Снова риск, снова опасность. Он закуривает и улыбается. Как далеко от него теперь Спиноза и Бергсон, подготовка лекций по философии и проверка письменных работ! Его учеников разбросало. Одни в Англии… Другие погибли или попали в плен. Третьи пока скрываются и работают, так же, как он… как он, вместе с ним. «Завтра, — думает он, — нужно заняться семьями двух рабочих, расстрелянных на „Рено“!» Уютно устроившись в своей квартире и обув теплые домашние тапочки, мсье Карл трудится над еженедельным рапортом начальству. «Могу без ложной скромности утверждать, — пишет он, — что на моем участке царит полнейшее спокойствие. Парижскими буржуа очень легко руководить. Немножко такта, чувство меры, чуткость… Принимать их такими, какие они есть, вот что главное. Нужно стать их другом, завоевать их уважение и доверие. Ласковое слово, небольшая услуга… установить атмосферу согласия, сердечности. Париж не в силах устоять перед любезным обращением…»
