В павильонах сгустились вечерние тени, на потолке зажглись светильники. Оба расхаживали туда-сюда по комнатам своей — в общем-то, тюрьмы, как ее ни называй. И каждый знал, что партнер тоже думает именно так. Но ни один не умел поставить себя на место другого и постараться понять причину этого. Бен Ата всеми фибрами души чувствовал, что ему необходимо вырваться из этой обстановки, отмежеваться от Эл-Ит, ему казалось, что само ее присутствие его раздражает и отталкивает, а она все маячила тут, ходила взад-вперед, и когда оказывалась рядом, его буквально передергивало. Бен Ата в жизни не испытывал ничего подобного. Но ведь он никогда в жизни не проводил так много времени наедине ни с одной женщиной, а Эл-Ит еще при этом с ним постоянно разговаривала и вообще вела себя «как мужчина», о чем он все время напоминал себе. Эти взрывы чувств были такими сильными, что в промежутках Бен Ата сам себе удивлялся и озабоченно думал, уж не заболел ли он. Снова всплыла мысль — может, эта женщина все-таки колдунья? А Эл-Ит была грустной, печальной, убитой горем, ей хотелось плакать — все это были новые для нее ощущения, она не припоминала, чтобы испытывала когда-либо желание потихоньку от души выплакаться, опустив голову на чье-нибудь плечо — хотя плечо Бен Ата подходило в данном случае меньше всего. И все же ей хотелось, чтобы он опять отнес ее на эту тахту, — нет, не для «соития», — конечно, нет, нужен ей этот варвар, — но пусть бы заключил ее в свои объятия. И такое подспудное желание ее изумило и насторожило. Эл-Ит решила, что это на нее так повлиял воздух Зоны Четыре, такой расслабляющий и гнетущий. Ведь у нее был щит, для нее специально построили жилище, но, видимо, тут ее каким-то образом развратили. Всей душой она рвалась освободиться и оказаться снова в своем государстве, где нормальным состоянием для каждого было ощущение беззаботности и ненавязчивой дружбы, а слезы свидетельствовали лишь о физическом недомогании.
Наконец от хождения взад-вперед и туда-сюда по павильону им обоим стало настолько невмоготу, что они, переглянувшись, рассмеялись и попытались пошутить на эту тему, — но вдруг Бен Ата приглушенно вскрикнул (Эл-Ит сразу поняла, что наступил предел его физической выносливости) и проговорил:
— Надо пойти, кое-что там… — И с этими словами исчез в темноте, побежал вниз по холму.
Эл-Ит догадалась, что он отправился в лагерь — где чувствовал себя как дома.
Ей же с его уходом стало легче дышать. Но, пока она все еще расхаживала туда и сюда, у нее в голове отчетливо прозвучали слова, как будто кто-то сказал на ухо: «Пора уезжать домой, Эл-Ит. Позже снова вернешься, а сейчас уходи».
У нее не было сомнений, что это Приказ Надзирающих. У нее тут же резко поднялось настроение. Эл-Ит даже не стала задерживаться, чтобы переодеться, осталась в чем была, в белом халате уборщицы, и выбежала из павильона, направившись в сторону, противоположную той, куда удалился ее муж, Бен Ата. Она остановилась среди фонтанов, призывая своего коня — воззвав к нему мысленно. И вскоре услышала его легкий галоп — Йори поднимался на холм, выбирая путь между цветочными клумбами и лужами. Бен Ата еще только спустился с холма и встретился со своими солдатами, а Эл-Ит уже скакала вниз с холма в западном направлении.
Она не боялась, что ее задержат, в этой-то тьме. Надо было только придерживаться прямой дороги, которая без поворотов и ответвлений вела все вперед и вперед; по одну ее сторону возвышалась ровная линия деревьев, в темноте похожих на пучки обросших листьями прутьев, по другую — протекал канал. Здесь ночью пешеходов практически не было. Эл-Ит вспомнила, как потрясен был Бен Ата, услышав, что в ее стране ночь предназначается для нанесения визитов, устройства пиров и разного рода развлечений. Очевидно, решил он, у них там воздух менее вреден, не как тут у них. Но самой Эл-Ит воздух Зоны Четыре не показался таким уж вредным, правда, он тут какой-то неприятно застойный и влажный.
Задолго до восхода солнца дорога, по которой она ехала, стала неуклонно подниматься, а дальше начинался подъем на крутой откос. Главное, чтобы ее не остановили солдаты, причем по эту сторону границы. Она оторвала рукава от халата, каждый разорвала пополам и обернула этими лоскутами копыта своего верного коня. И бесшумно поскакала дальше.
Эл-Ит проезжала мимо невидимых в темноте отар и стад, слышала производимый ими шум. Она вспомнила о бедняге подпаске, которого на ее глазах заставили упасть лицом в грязь. Она не рассмотрела в потемках знаменитого огромного здания — «опасного места» и решила, что в следующий заезд, — увы, неизбежный, — обязательно спросит про него у Бен Ата. По дороге ей никто не попался. Подъезжая к границе, она слышала пение бражничавших солдат, но миновала границу беспрепятственно.
Когда утреннее небо где-то там, вдали, осветилось зарей, Эл-Ит подняла глаза, любуясь заснеженными вершинами гор, и услышала конский топот за спиной, — должно быть, Бен Ата. Она осадила коня и терпеливо ждала мужа. Но вместо него появился Джарнти. На нем не было доспехов, он нес щит и одет был в форменный плащ с капюшоном.
— Куда направляетесь, мадам?
— Домой. Согласно Приказу Надзирающих.
— Бен Ата не в курсе. Он с офицерами в походной столовой.
— Вот уж где ему самое место, — ответила она, но солдат не понял ее юмора. Джарнти смотрел мимо нее, своим характерным взглядом, который Эл-Ит хорошо запомнила, — пристыженным и вороватым. Казалось, он прилагает усилия, чтобы отвести глаза дальше в сторону… потом, с таким же трудом, Джарнти начал поворачивать голову в другую сторону. А затем как будто попытался поднять голову, но не смог.
И вдруг ее осенило.
— Джарнти, ты когда-нибудь смотрел на горы?
— Еще чего! — Его так возмутил вопрос, что он даже развернул своего вороного коня в другую сторону.
— А почему?
— Нам нельзя.
— Я вижу, вам тут много чего нельзя. Но отсюда кто тебе запретит, ты только посмотри, какая красота.
И снова конь под ним заходил кругами, то в ту, то в другую сторону, и Эл-Ит видела, как Джарнти старается заставить себя посмотреть вверх. Глаза его шныряли из стороны в сторону, но головы он не поднимал. Просто физически не мог.
— Ты в детстве «собирал облака»?
— Да.
— И тебя наказали? Заставили носить на шее тяжелый груз? Долго его носил?
— Очень долго, — выпалил он и неожиданно разозлился от этого воспоминания. Но послушание — превыше всего.
— И много у вас детей, которые нарушают запрет и смотрят на горы?
— Да, очень много. А иногда и молодежь это делает.
— И всех их наказывают и после этого они становятся послушными?
— Да, именно так.
— Откуда ты узнал, что я уехала?
— Этот конь остался один в загоне, вот он и перепрыгнул стену и поскакал за тобой. Догадавшись, что вы уехали, я поймал его и поехал следом.
— Ладно, Джарнти, мне пора, наверное, еще увидимся. Передай Бен Ата, что если Приказ Надзирающих вновь встретиться в вашей зоне придет к нему, не надо посылать за мной отряд.
