Асмик продолжала плакать, а Камран покрывал ее лицо неистовыми, горячими поцелуями и повторял все нежные слова, какие только знал.
— Какое счастье, — прошептал он, обнимая девушку, — пройдет немного времени, и я смогу назвать тебя своей женой!
Асмик не сразу поняла, где оказались его руки и что он делает, а поняв, испугалась, но лишь на мгновение, потому что это было невыносимо приятно и так кружило ей голову, что она едва не теряла сознание.
— Ты горяча, как огонь, а лепестки твоего цветка полны росы! — восхищенно произнес Камран.
Асмик не понимала, о чем он говорит, но звук его голоса был не менее сладок, чем жаркие губы, которые прижимались к ее губам. Она хотела оттолкнуть юношу, но не смогла, ослабленная недавней истерикой, опьяненная его прикосновениями и словами.
Камран стянул с девушки шелковые шаровары и рубашку (она так внезапно убежала из дома, что не успела надеть что-то более подходящее для путешествия по горам). Асмик закрыла глаза и не видела, когда он освободился от своей одежды: было жутко стыдно и одновременно безумно прекрасно лежать под теплым и мягким мехом совершенно голой, прижимаясь к горячему, сильному телу мужчины, которого любишь.
Да, это было настоящим безумством, особенно учитывая ее происхождение и воспитание, однако истинная любовь, вероятно, и заключалась в том, чтобы не думать, не сомневаться, не стыдиться и не бояться.
Асмик не представляла, как много можно узнать о человеке, не разговаривая с ним, не глядя на него, а просто прикасаясь к нему. Ей казалось, что она видит душу Камрана и понимает, какой он великодушный, нежный, отзывчивый на чужие чувства. В эти сладкие минуты Асмик не думала о том, что он принадлежит к племени завоевателей, что у них разная вера.
Камран страстно жаждал овладеть девушкой и вместе с тем боялся нарушить хрупкое равновесие ее души. Он долго ласкал ее, пытаясь сдержаться, но страсть победила.
Когда в теле Асмик поднялась волна наслаждения, девушке почудилось, будто она вырвалась на свободу и одновременно возвела между собой и окружающим миром такую преграду, разрушить которую можно было, лишь повернув время вспять.
Юноша был полон безмерной благодарности и испытывал легкое раскаяние. Девушка дрожала всем телом, и он пытался ее успокоить.
— Прости! — прошептал Камран. — Я сделал это потому, что слишком сильно тебя люблю! Пусть это будет нашей маленькой тайной! В Исфахане мы сразу поженимся, и никто ничего не узнает.
— В нашем роду не было ничего подобного. Наверное, такого вообще никогда не случалось, — прошептала Асмик.
Камран улыбнулся.
— Это происходило миллионы раз с тех пор, как был создан мир и люди поняли, что такое любовь.
— Любовь похожа на землетрясение: она приходит, и ты не можешь ничего сделать, не можешь скрыться, сбежать. Она накрывает тебя, и ты… погибаешь, — в отчаянии проговорила девушка и закрыла лицо ладонями.
Камран бережно отвел ее руки, заглянул ей в глаза и промолвил:
— Любовь — это не гибель, это жизнь.
— Ты меня любишь?
— Всем сердцем! А ты?
— Люблю. Только любовь способна нас спасти. Ничто другое не может служить оправданием тому, что мы совершили, — с неожиданной твердостью ответила Асмик.
— У нас разный Бог, потому мы непременно должны быть вместе именно на этом свете, — сказал юноша.
Девушка глубоко вздохнула и обвила руками шею Камрана. Если потерянного не вернуть, не лучше ли наслаждаться обретенным! Они вновь занялись любовью, сначала осторожно и нежно, потом — лихорадочно и ненасытно, и это повторилось несколько раз, пока они не заснули в объятиях друг друга, накрывшись с головой теплым мехом.
Асмик проснулась первой, едва забрезжил рассвет. Девушке казалось, что она лежит под толщей снега или в теплой норе. Однако пройдет время, и придется выбираться на свет. Камран спал рядом, и Асмик надеялась на его защиту. И все же кое от чего ему вряд ли удастся ее защитить.
Разве она сможет открыто жить с ним в Исфахане, не приняв его веры, разве когда-нибудь осмелится появиться в армянском квартале?! И отец, и мать, и братья всегда ревностно хранили и берегли обычаи далекой родины, тогда как она…
Девушка натянула одежду и осторожно выбралась наружу. Воздух был влажным, со стороны леса тянуло запахом гнили. Над горами нависли тяжелые тучи. Вот-вот пойдет снег! Если возвращаться, то только сейчас, потом будет поздно.
Асмик очень хотелось в последний раз взглянуть на Камрана, но она удержала себя. Хорошо, что он спит. Она не могла посмотреть ему в глаза, ибо его взгляд был способен перевернуть ее душу.
Асмик быстро пошла, почти побежала по тропе. Девушке повезло: их с Камраном палатка стояла поодаль от остальных, и никто не заметил ее бегства.
Ветер впился в тело своими ледяными пальцами, растрепал волосы — она ничего не чувствовала. Девушка думала только о том, как бы поскорее вернуться домой, к матери. Повалил мокрый снег. Он кружил крупными хлопьями, облеплял все вокруг, слепил глаза. Тропинка сделалась скользкой, Асмик часто спотыкалась и однажды едва не упала. Вскоре вершины и склоны гор стали белыми; они стояли, словно заколдованные, отрезая горную область от всего, что находилось за ее границами. Девушке было странно ощущать, что несколько часов назад мир за пределами маленькой палатки казался порождением больного разума, чем-то нереальным и зыбким. Теперь Асмик чудилось, будто сном было то, что ей довелось пережить за короткое время: жаркие объятия, безумную любовь.
Когда девушка подбежала к дому, ее охватила дикая радость, и вместе с тем в душу прокрался страх. А если мать что-то заметит? Надо сделать так, чтобы она ни о чем не догадалась. Асмик была уверена, что никогда не выйдет замуж; стало быть, никто не узнает о том, что случилось минувшей ночью.
Женщина стояла на крыльце; от застывшей, прямой, облаченной в траур фигуры веяло такой скорбью, что Асмик едва не разрыдалась. Она бросилась к матери, обняла ее и спрятала лицо у нее на груди.
От неожиданности Сусанна пошатнулась, а после крепко прижала к себе дочь.
Прошла не одна минута, прежде чем женщина смогла заговорить:
— Ты… ты вернулась!
— Да, мама. Я очень хотела вернуться домой.
— Я едва не сошла с ума, у меня было желание покончить с собой, — глухо произнесла Сусанна, и Асмик содрогнулась от ужаса при мысли о том, на что она едва не обрекла собственную мать. — Этот зверь тебя похитил, схватил, заставил уехать с ним?!
Девушка с трудом овладела собой и как можно спокойнее ответила:
— Я так испугалась, что не могла сопротивляться.
Таким признанием она предавала Камрана, но иного выхода не было.
— Что он с тобой сделал? — с тревогой спросила Сусанна.
— Ничего. Мне удалось бежать.
