Многочисленная толпа гостей взирала на хозяйку дома с непреодолимым изумлением: никто никогда не видел в таком состоянии жену замечательного актера Мэла Рэндона. Обычно тихая, печальная и больная Амалия Рэндон мило возлежала на кушетке и смиренно подносила к перепудренному носу бесконечные микстуры.
А сейчас она бодро носилась по всему дому и посылала яркие и красочные ругательства своим близким, пропавшему мужу и еще, если внимательно вслушаться, всему остальному народонаселению планеты. И что было совсем из ряда вон выходящим: она, оказывается, прекрасно стояла на ногах.
– Ого, – в восторге говорили друг другу гости дома, – а мы несколько лет назад поспорили с тобой, что она не может ходить, так что ты мне теперь должен с процентами.
– Еще чего, – сердито отвечали те, кто на этом обстоятельстве, как выяснилось, когда-то неплохо заработал, – это чудесное исцеление, правильно врачи говорили, что ей необходимы длительные кругосветные путешествия, а мы думали, что они в сговоре и помогают ей обманывать мужа.
– Но это и было обманом, – говорили третьи, – какое чудесное исцеление? В жизни таких чудес не бывает.
Верная подруга Амалии Клара преданно бегала по дому за Амалией и уговаривала ее прекратить так убиваться по поводу исчезновения мужа и взять себя в руки хотя бы на время, пока дом заполнен таким количеством посторонних людей.
Папа Тим и мама Ирма тихо сидели в креслах, потрясенные ужасным поведением невестки, и на тот момент не могли даже представить, что им теперь по этому поводу думать. Они только что проводили в далекое путешествие любимого внука Стива и на сегодняшний день особых впечатлений и потрясений уже не планировали.
– Где мой муж?! – орала на папу Тима и маму Ирму бесконечно пробегающая мимо них всклокоченная Амалия. – Вы же знаете, где мой муж, отвечайте, где ваш избалованный жизнью сыночек?
Мало того что они и понятия не имели, где спасается от этой ужасной женщины их сын. Ни папа Тим, ни мама Ирма в этот момент вообще не могли произнести ни звука, до того они были расстроены так неожиданно завершившимся очередным безоблачным и счастливым днем.
Гости в спешке покидали дом, пока об их головы торжественно не раскололся на миллион осколков какой-нибудь очередной хрупкий и дорогой предмет, и еле сдерживали довольные улыбки. Добрая половина народа, чтобы не быть вконец уличенными в полнейшем бесчувствии к разыгравшейся на их глазах трагедии, придерживали радостные рты обоими руками.
Но, в конце концов, Амалия устала упиваться собственной трагедией и остановилась посреди холла на первом этаже особняка, словно вспомнив что-то важное. А потом, вскрикнув что-то типа: «Ой, а где моя кушетка?», рухнула прямо на холодный пол.
Тут же к месту падения хозяйки была доставлена одна из лучших в доме кушеток, и уморившую себя своим безобразным поведением Амалию торжественно унесли наверх. Так что через некоторое время в доме вновь воцарились тишина, мир и благоденствие.
Гости разошлись, следы погрома поспешно убирались. Потрясенные поведением невестки папа Тим и мама Ирма тоже вскорости пришли в себя.
Как ни странно, во всем доме только один человек ничего не слышал о происходящем. И этим человеком была Нэнси Рубенс. Она не слышала ни криков, ни звона бившейся посуды, ни всего прочего инородного ее миру шума вторжения.
Нэнси Рубенс сидела на втором этаже в библиотеке около раскрытого окна и смотрела вдаль. К сердцу она прижимала ничем не примечательную книгу Борхеса. Вы думаете, ей был дорог Борхес? Отнюдь. Просто ей был бесконечно дорог один человек, который – вечность? – нет, всего лишь два дня тому назад держал эту невзрачную книгу в своих руках.
Нэнси казалось, что этот человек оставил ее, Нэнси Рубенс, где-то там, в детстве, за поворотом, и теперь он никак не может об этом вспомнить. И может быть, он еще вспомнит об этом тогда, когда будет слишком поздно.
А быть может, он не вспомнит об этом никогда.
Нэнси Рубенс в отчаянии прикладывала ладони к тому месту, где, как ей казалось, должен был остаться незримый след от ладоней Стива Рэндона, а потом подносила свои ладони к лицу. Она прижималась лицом к своим ладоням, и ей казалось, что она чувствует суть, плоть и дыхание этого человека.
Этого непутевого и прекрасного парня с неповторимыми небесными глазами, парня, который много лет назад позабыл где-то ее, Нэнси. И поэтому теперь он тоже, как и она, не может найти тихую пристань в своей непутевой и суматошной жизни.
Нэнси казалось, что своим присутствием, своим вторжением в его жизнь она хотя бы напомнит ему о чем-то важном, что он когда-то позабыл. Она думала, он ощутит, что то, что он так долго не может в своей жизни найти, это и есть она, тоненькая темноволосая девушка с печальными глазами и мечтами только лишь о нем.
Но она ошибалась, бог мой, как она ошибалась. Все было не так, как она думала, мечтала и надеялась. И быть всего в нескольких шагах от этого человека было еще печальнее, чем если бы, как и раньше, она просто встречала бы его где-нибудь на улице, в городском клубе или, на худой конец, в магазине.
Да, о чем это мы? Так вот, Стив Рэндон так и не вспомнил Нэнси Рубенс, не узнал ее и не почувствовал. А знойное лето уже догорело до самой середины, и в конце лета где-то там, у осени, Нэнси уже поджидали практичные и расчетливые Корриганы. Они собрали к тому времени урожай и стояли в два ряда у кромки своего огромного поля, нагло ухмылялись и потирали натруженные большие ладони.
А впереди всех стоял их ненаглядный и великовозрастный Страшила Билл с косой наперевес.
Да, именно такие невообразимо печальные картины рисовало расстроенное воображение романтичной Нэнси Рубенс, когда она в пылу печали совершенно позабыла о том, где она, а главное, зачем она здесь находится. Она держала в руках книгу одного весьма сложного для понимания потрясающего писателя и всем сердцем ощущала, как с обложки этой книги постепенно испаряются и так практически неощутимые следы рук одного-единственного во всем мире человека.
Человека, который, наверное, к тому времени о ней, о Нэнси Рубенс, уже знать и думать позабыл.
* * *
А Стив Рэндон был в это время очень далеко. Стив любил путешествовать и загружать себя разнообразной информацией. Только так к нему приходило ощущение полноты жизни.
Той жизни, когда все тело казалось заполненным солнцем, ветром и морским прибоем, а соль на губах давала изматывающую сладость наслаждения, которая была человеку так необходима. Хотя бы для подтверждения того, что человек еще жив.
Только бы не останавливаться на одном месте, о нет, только не это. Ощущение тщетности жизни могло захлестнуть в любой момент кого угодно, как бы твердо и уверенно человек ни стоял на земле. Составляющие счастья никогда не переплетутся воедино в этом совершенном из миров… Бог мой, где Стив это уже слышал?
И только по ночам, когда жизнь, казалось, замирала и чуткий мир за окном прислушивался к мерцающему шепоту звезд, человеку тоже было позволено остановиться, расслабиться и немного подумать. О смысле своего существования, непостижимых тайнах жизни и, в конце концов, о том, что такое счастье и почему оно без конца так безнадежно ускользает куда-то далеко за горизонт?
